думай, что делать. Ты человек практический...
Тарантьев уже не слушал его и о чем-то размышлял.
- Ну, так и быть, благодари меня, - сказал он, снимая шляпу и садясь,
- и вели к обеду подать шампанского: дело твое сделано.
- Что такое? - спросил Обломов.
- Шампанское будет?
- Пожалуй, если совет стоит...
- Нет, сам-то ты не стоишь совета. Что я тебе даром-то стану
советовать? Вон спроси его, - прибавил он, указывая на Алексеева, - или у
родственника его.
- Ну, ну, полно, говори! - просил Обломов.
- Вот что: завтра же изволь переезжать на квартиру...
- Э! Что придумал! Это я и сам знал...
- Постой, не перебивай! - закричал Тарантьев. - Завтра переезжай на
квартиру к моей куме, на Выборгскую сторону...
- Это что за новости? На Выборгскую сторону! Да туда, говорят, зимой
волки забегают.
- Случается, забегают с островов, да тебе что до этого за дело?
- Там скука, пустота, никого нет.
- Врешь! Там кума моя живет: у ней свой дом, с большими огородами. Она
женщина благородная, вдова, с двумя детьми; с ней живет холостой брат:
голова, не то что вот эта, что тут в углу сидит, - сказал он, указывая на
Алексеева, - нас с тобой за пояс заткнет!
- Да что ж мне до всего до этого за дело? - сказал с нетерпением
Обломов. - Я туда не перееду.
- А вот я посмотрю, как ты не переедешь. Нет, уж коли спросил совета,
так слушайся, что говорят.
- Я не перееду, - решительно сказал Обломов.
- Ну, так черт с тобой! - отвечал Тарантьев, нахлобучив шляпу, и пошел
к дверям.
- Чудак ты этакой! - воротясь, сказал Тарантьев. - Что тебе здесь
сладко кажется?
- Как что? От всего близко, - говорил Обломов, - тут и магазины, и
театр, и знакомые... центр города, всё...
- Что-о? - перебил Тарантьев. - А давно ли ты ходил со двора,
скажи-ка? Давно ли ты был в театре? К каким знакомым ходишь ты? На кой чорт
тебе этот центр, позволь спросить!
- Ну как зачем? Мало ли зачем!
- Видишь, и сам не знаешь! А там, подумай: ты будешь жить у кумы моей,
благородной женщины, в покое, тихо; никто тебя не тронет; ни шуму, ни гаму,
чисто, опрятно. Посмотри-ка, ведь ты живешь точно на постоялом дворе, а еще
барин, помещик! А там чистота, тишина; есть с кем и слово перемолвить, как
соскучишься. Кроме меня, к тебе и ходить никто не будет. Двое ребятишек -
играй с ними, сколько хочешь! Чего тебе? А выгода-то, выгода какая. Ты что
здесь платишь?
- Полторы тысячи.
- А там тысячу рублей почти за целый дом! Да какие светленькие,
славные комнаты! Она давно хотела тихого, аккуратного жильца иметь - вот я
тебя и назначаю...
Обломов рассеянно покачал головой в знак отрицания.
- Врешь, переедешь! - сказал Тарантьев. - Ты рассуди, что тебе ведь
это вдвое меньше станет: на одной квартире пятьсот рублей выгадаешь. Стол у
тебя будет вдвое лучше и чище; ни кухарка, ни Захар воровать не будут...
В передней послышалось ворчанье.
- И порядка больше, - продолжал Тарантьев, ведь теперь скверно у тебя
за стол сесть! Хватишься перцу - нет, уксусу не куплено, ножи не чищены;
белье, ты говоришь, пропадает, пыль везде - ну, мерзость! А там женщина
будет хозяйничать: ни тебе, ни твоему дураку, Захару...
Ворчанье в передней раздалось сильнее.
- Этому старому псу, - продолжал Тарантьев, - ни о чем и подумать не
придется: на всем готовом будешь жить. Чт
Тарантьев уже не слушал его и о чем-то размышлял.
- Ну, так и быть, благодари меня, - сказал он, снимая шляпу и садясь,
- и вели к обеду подать шампанского: дело твое сделано.
- Что такое? - спросил Обломов.
- Шампанское будет?
- Пожалуй, если совет стоит...
- Нет, сам-то ты не стоишь совета. Что я тебе даром-то стану
советовать? Вон спроси его, - прибавил он, указывая на Алексеева, - или у
родственника его.
- Ну, ну, полно, говори! - просил Обломов.
- Вот что: завтра же изволь переезжать на квартиру...
- Э! Что придумал! Это я и сам знал...
- Постой, не перебивай! - закричал Тарантьев. - Завтра переезжай на
квартиру к моей куме, на Выборгскую сторону...
- Это что за новости? На Выборгскую сторону! Да туда, говорят, зимой
волки забегают.
- Случается, забегают с островов, да тебе что до этого за дело?
- Там скука, пустота, никого нет.
- Врешь! Там кума моя живет: у ней свой дом, с большими огородами. Она
женщина благородная, вдова, с двумя детьми; с ней живет холостой брат:
голова, не то что вот эта, что тут в углу сидит, - сказал он, указывая на
Алексеева, - нас с тобой за пояс заткнет!
- Да что ж мне до всего до этого за дело? - сказал с нетерпением
Обломов. - Я туда не перееду.
- А вот я посмотрю, как ты не переедешь. Нет, уж коли спросил совета,
так слушайся, что говорят.
- Я не перееду, - решительно сказал Обломов.
- Ну, так черт с тобой! - отвечал Тарантьев, нахлобучив шляпу, и пошел
к дверям.
- Чудак ты этакой! - воротясь, сказал Тарантьев. - Что тебе здесь
сладко кажется?
- Как что? От всего близко, - говорил Обломов, - тут и магазины, и
театр, и знакомые... центр города, всё...
- Что-о? - перебил Тарантьев. - А давно ли ты ходил со двора,
скажи-ка? Давно ли ты был в театре? К каким знакомым ходишь ты? На кой чорт
тебе этот центр, позволь спросить!
- Ну как зачем? Мало ли зачем!
- Видишь, и сам не знаешь! А там, подумай: ты будешь жить у кумы моей,
благородной женщины, в покое, тихо; никто тебя не тронет; ни шуму, ни гаму,
чисто, опрятно. Посмотри-ка, ведь ты живешь точно на постоялом дворе, а еще
барин, помещик! А там чистота, тишина; есть с кем и слово перемолвить, как
соскучишься. Кроме меня, к тебе и ходить никто не будет. Двое ребятишек -
играй с ними, сколько хочешь! Чего тебе? А выгода-то, выгода какая. Ты что
здесь платишь?
- Полторы тысячи.
- А там тысячу рублей почти за целый дом! Да какие светленькие,
славные комнаты! Она давно хотела тихого, аккуратного жильца иметь - вот я
тебя и назначаю...
Обломов рассеянно покачал головой в знак отрицания.
- Врешь, переедешь! - сказал Тарантьев. - Ты рассуди, что тебе ведь
это вдвое меньше станет: на одной квартире пятьсот рублей выгадаешь. Стол у
тебя будет вдвое лучше и чище; ни кухарка, ни Захар воровать не будут...
В передней послышалось ворчанье.
- И порядка больше, - продолжал Тарантьев, ведь теперь скверно у тебя
за стол сесть! Хватишься перцу - нет, уксусу не куплено, ножи не чищены;
белье, ты говоришь, пропадает, пыль везде - ну, мерзость! А там женщина
будет хозяйничать: ни тебе, ни твоему дураку, Захару...
Ворчанье в передней раздалось сильнее.
- Этому старому псу, - продолжал Тарантьев, - ни о чем и подумать не
придется: на всем готовом будешь жить. Чт