дес бы
наделала - да!
Он выпил еще рюмку водки.
- Да выпей, Андрей, право выпей: славная водка! Ольга Сергевна тебе
этакой не сделает! - говорил он нетвердо. - Она споет Casta diva, а водки
сделать не умеет так! И пирога такого с цыплятами и грибами не сделает! Так
пекли только бывало в Обломовке да вот здесь! И что еще хорошо, так это то,
что не повар; тот бог знает какими руками заправляет пирог; а Агафья
Матвеевна - сама опрятность!
Штольц слушал внимательно, навострив уши.
- А руки-то у нее были белые, - продолжал значительно отуманенный
вином Обломов, - поцеловать не грех! Теперь стали жестки, потому что все
сама! Сама крахмалит мне рубашки! - с чувством, почти со слезами произнес
Обломов. - Ей-богу, так, я сам видел. За другим жена так не смотрит -
ей-богу! Славная баба Агафья Матвеевна! Эх, Андрей! Переезжай-ко сюда с
Ольгой Сергеевной, найми здесь дачу: то-то бы зажили! В роще чай бы стали
пить, в ильинскую пятницу на Пороховые бы Заводы пошли, за нами бы телега с
припасами да с самоваром ехала. Там, на траве, на ковре легли бы! Агафья
Матвеевна выучила бы и Ольгу Сергевну хозяйничать, право выучила бы. Теперь
вот только плохо пошло: брат переехал; а если б нам дали три- четыре
тысячи, я бы тебе таких индеек наставил тут...
- Ты получаешь пять от меня! - сказал вдруг Штольц. - Куда ж ты их
деваешь?
- А долг? - вдруг вырвалось у Обломова.
Штольц вскочил с места.
- Долг? - повторил он. - Какой долг?
И он, как грозный учитель, глядел на прячущегося ребенка.
Обломов вдруг замолчал. Штольц пересел к нему на диван.
- Кому ты должен? - спросил он.
Обломов немного отрезвился и опомнился.
- Никому, я соврал, - сказал он.
- Нет, ты вот теперь лжешь, да неискусно. Что у тебя? Что с тобой,
Илья? А! Так вот что значит баранина, кислое вино! У тебя денег нет! Куда ж
ты деваешь?
- Я точно должен... немного, хозяйке за припасы... - говорил Обломов.
- За баранину и за язык! Илья, говори, что у тебя делается? Что это за
история: брат переехал, хозяйство пошло плохо... Тут что-то неловко.
Сколько ты должен?
- Десять тысяч, по заемному письму... - прошептал Обломов.
Штольц вскочил и опять сел.
- Десять тысяч? Хозяйке? За припасы? - повторил он с ужасом.
- Да, много забирали; я жил очень широко... Помнишь, ананасы да
персики... вот я задолжал... - бормотал Обломов. - Да что об этом?
Штольц не отвечал ему. Он соображал: "Брат переехал, хозяйство пошло
плохо - и точно оно так: все смотрит голо, бедно, грязно! Что ж хозяйка за
женщина? Обломов хвалит ее! она смотрит за ним; он говорит о ней с
жаром..."
Вдруг Штольц изменился в лице, поймав истину. На него пахнуло холодом.
- Илья! - спросил он. - Эта женщина... что она тебе?.. - Но Обломов
положил голову на стол и задремал.
"Она его грабит, тащит с него все... это вседневная история, а я до
сих пор не догадался!" - думал он.
Штольц встал и быстро отворил дверь к хозяйке, так что та, увидя его,
с испугу выронила ложечку из рук, которою мешала кофе.
- Мне нужно с вами поговорить, - вежливо сказал он.
- Пожалуйте в гостиную, я сейчас приду, - отвечала она робко.
И, накинув на шею косынку, вошла вслед за ним в гостиную и села на
кончике дивана. Шали уж не было на ней, и она старалась прятать руки под
косынку.
- Илья Ильич дал вам заемное письмо? - сп
наделала - да!
Он выпил еще рюмку водки.
- Да выпей, Андрей, право выпей: славная водка! Ольга Сергевна тебе
этакой не сделает! - говорил он нетвердо. - Она споет Casta diva, а водки
сделать не умеет так! И пирога такого с цыплятами и грибами не сделает! Так
пекли только бывало в Обломовке да вот здесь! И что еще хорошо, так это то,
что не повар; тот бог знает какими руками заправляет пирог; а Агафья
Матвеевна - сама опрятность!
Штольц слушал внимательно, навострив уши.
- А руки-то у нее были белые, - продолжал значительно отуманенный
вином Обломов, - поцеловать не грех! Теперь стали жестки, потому что все
сама! Сама крахмалит мне рубашки! - с чувством, почти со слезами произнес
Обломов. - Ей-богу, так, я сам видел. За другим жена так не смотрит -
ей-богу! Славная баба Агафья Матвеевна! Эх, Андрей! Переезжай-ко сюда с
Ольгой Сергеевной, найми здесь дачу: то-то бы зажили! В роще чай бы стали
пить, в ильинскую пятницу на Пороховые бы Заводы пошли, за нами бы телега с
припасами да с самоваром ехала. Там, на траве, на ковре легли бы! Агафья
Матвеевна выучила бы и Ольгу Сергевну хозяйничать, право выучила бы. Теперь
вот только плохо пошло: брат переехал; а если б нам дали три- четыре
тысячи, я бы тебе таких индеек наставил тут...
- Ты получаешь пять от меня! - сказал вдруг Штольц. - Куда ж ты их
деваешь?
- А долг? - вдруг вырвалось у Обломова.
Штольц вскочил с места.
- Долг? - повторил он. - Какой долг?
И он, как грозный учитель, глядел на прячущегося ребенка.
Обломов вдруг замолчал. Штольц пересел к нему на диван.
- Кому ты должен? - спросил он.
Обломов немного отрезвился и опомнился.
- Никому, я соврал, - сказал он.
- Нет, ты вот теперь лжешь, да неискусно. Что у тебя? Что с тобой,
Илья? А! Так вот что значит баранина, кислое вино! У тебя денег нет! Куда ж
ты деваешь?
- Я точно должен... немного, хозяйке за припасы... - говорил Обломов.
- За баранину и за язык! Илья, говори, что у тебя делается? Что это за
история: брат переехал, хозяйство пошло плохо... Тут что-то неловко.
Сколько ты должен?
- Десять тысяч, по заемному письму... - прошептал Обломов.
Штольц вскочил и опять сел.
- Десять тысяч? Хозяйке? За припасы? - повторил он с ужасом.
- Да, много забирали; я жил очень широко... Помнишь, ананасы да
персики... вот я задолжал... - бормотал Обломов. - Да что об этом?
Штольц не отвечал ему. Он соображал: "Брат переехал, хозяйство пошло
плохо - и точно оно так: все смотрит голо, бедно, грязно! Что ж хозяйка за
женщина? Обломов хвалит ее! она смотрит за ним; он говорит о ней с
жаром..."
Вдруг Штольц изменился в лице, поймав истину. На него пахнуло холодом.
- Илья! - спросил он. - Эта женщина... что она тебе?.. - Но Обломов
положил голову на стол и задремал.
"Она его грабит, тащит с него все... это вседневная история, а я до
сих пор не догадался!" - думал он.
Штольц встал и быстро отворил дверь к хозяйке, так что та, увидя его,
с испугу выронила ложечку из рук, которою мешала кофе.
- Мне нужно с вами поговорить, - вежливо сказал он.
- Пожалуйте в гостиную, я сейчас приду, - отвечала она робко.
И, накинув на шею косынку, вошла вслед за ним в гостиную и села на
кончике дивана. Шали уж не было на ней, и она старалась прятать руки под
косынку.
- Илья Ильич дал вам заемное письмо? - сп