тот просил оставить его только на
месяц, так просил, что Штольц не мог не сжалиться. Ему нужен был этот
месяц, по словам его, чтоб кончить все расчеты, сдать квартиру и так
уладить дела с Петербургом, чтоб уж более туда не возвращаться. Потом нужно
было закупить все для уборки деревенского дома; наконец он хотел приискать
себе хорошую экономку, вроде Агафьи Матвеевны, даже не отчаивался уговорить
и ее продать дом и переселиться в деревню, на достойное ее поприще -
сложного и обширного хозяйства.
- Кстати о хозяйке, - перебил его Штольц, - я хотел тебя спросить,
Илья, в каких ты отношениях к ней...
Обломов вдруг покраснел.
- Что ты хочешь сказать? - торопливо спросил он.
- Ты очень хорошо знаешь, - заметил Штольц, - иначе бы не от чего было
краснеть. Послушай, Илья, если тут предостережение может что-нибудь
сделать, то я всей дружбой нашей прошу: будь осторожен...
- В чем? Помилуй! - защищался смущенный Обломов.
- Ты говорил о ней с таким жаром, что, право, я начинаю думать, что ты
ее...
- Любишь, что ли, хочешь ты сказать! Помилуй! - перебил Обломов с
принужденным смехом.
- Так еще хуже, если тут нет никакой нравственной искры, если это
только...
- Андрей! Разве ты знал меня безнравственным человеком?
- Отчего ж ты покраснел?
- Оттого, что ты мог допустить такую мысль.
Штольц покачал с сомнением головой.
- Смотри, Илья, не упади в яму. Простая баба; грязный быт, удушливая
сфера тупоумия, грубость - фи!..
Обломов молчал.
- Ну, прощай, - заключил Штольц. - Так я скажу Ольге, что летом мы
увидим тебя, если не у нас, так в Обломовке. Помни: она не отстанет!
- Непременно, непременно, - уверительно отвечал Обломов, - даже
прибавь, что если она позволит, я зиму проведу у вас.
- То-то бы обрадовал!
Штольц уехал в тот же день, а вечером к Обломову явился Тарантьев. Он
не утерпел, чтоб не обругать его хорошенько за кума. Он не взял одного в
расчет: что Обломов, в обществе Ильинских, отвык от подобных ему явлений и
что апатия и снисхождение к грубости и наглости заменились отвращением. Это
бы уж обнаружилось давно и даже проявилось отчасти, когда Обломов жил еще
на даче, но с тех пор Тарантьев посещал его реже и притом бывал при других,
и столкновений между ними не было.
- Здорово, земляк! - злобно сказал Тарантьев, не протягивая руки.
- Здравствуй! - холодно отвечал Обломов, глядя в окно.
- Что, проводил своего благодетеля?
- Проводил. Что же?
- Хорош благодетель! - ядовито продолжал Тарантьев.
- А что, тебе не нравится?
- Да я бы его повесил! - с ненавистью прохрипел Тарантьев.
- Вот как!
- И тебя бы на одну осину!
- За что так?
- Делай честно дела: если должен, так плати, не увертывайся. Что ты
теперь наделал?
- Послушай, Михей Андреич, уволь меня от своих сказок; долго я, по
лености, по беспечности, слушал тебя: я думал, что у тебя есть хоть капля
совести, а ее нет. Ты с пройдохой хотел обмануть меня: кто из вас хуже - не
знаю, только оба вы гадки мне. Друг выручил меня из этого глупого дела...
- Хорош друг! - говорил Тарантьев. - Я слышал, он и невесту у тебя
поддел; благодетель, нечего сказать! Ну, брат, дурак ты, земляк...
- Пожалуйста, оставь эти нежности! - остановил его Обломов.
- Нет, не оставлю! Ты меня не хотел знать, ты неблагодарный! Я
пристроил
месяц, так просил, что Штольц не мог не сжалиться. Ему нужен был этот
месяц, по словам его, чтоб кончить все расчеты, сдать квартиру и так
уладить дела с Петербургом, чтоб уж более туда не возвращаться. Потом нужно
было закупить все для уборки деревенского дома; наконец он хотел приискать
себе хорошую экономку, вроде Агафьи Матвеевны, даже не отчаивался уговорить
и ее продать дом и переселиться в деревню, на достойное ее поприще -
сложного и обширного хозяйства.
- Кстати о хозяйке, - перебил его Штольц, - я хотел тебя спросить,
Илья, в каких ты отношениях к ней...
Обломов вдруг покраснел.
- Что ты хочешь сказать? - торопливо спросил он.
- Ты очень хорошо знаешь, - заметил Штольц, - иначе бы не от чего было
краснеть. Послушай, Илья, если тут предостережение может что-нибудь
сделать, то я всей дружбой нашей прошу: будь осторожен...
- В чем? Помилуй! - защищался смущенный Обломов.
- Ты говорил о ней с таким жаром, что, право, я начинаю думать, что ты
ее...
- Любишь, что ли, хочешь ты сказать! Помилуй! - перебил Обломов с
принужденным смехом.
- Так еще хуже, если тут нет никакой нравственной искры, если это
только...
- Андрей! Разве ты знал меня безнравственным человеком?
- Отчего ж ты покраснел?
- Оттого, что ты мог допустить такую мысль.
Штольц покачал с сомнением головой.
- Смотри, Илья, не упади в яму. Простая баба; грязный быт, удушливая
сфера тупоумия, грубость - фи!..
Обломов молчал.
- Ну, прощай, - заключил Штольц. - Так я скажу Ольге, что летом мы
увидим тебя, если не у нас, так в Обломовке. Помни: она не отстанет!
- Непременно, непременно, - уверительно отвечал Обломов, - даже
прибавь, что если она позволит, я зиму проведу у вас.
- То-то бы обрадовал!
Штольц уехал в тот же день, а вечером к Обломову явился Тарантьев. Он
не утерпел, чтоб не обругать его хорошенько за кума. Он не взял одного в
расчет: что Обломов, в обществе Ильинских, отвык от подобных ему явлений и
что апатия и снисхождение к грубости и наглости заменились отвращением. Это
бы уж обнаружилось давно и даже проявилось отчасти, когда Обломов жил еще
на даче, но с тех пор Тарантьев посещал его реже и притом бывал при других,
и столкновений между ними не было.
- Здорово, земляк! - злобно сказал Тарантьев, не протягивая руки.
- Здравствуй! - холодно отвечал Обломов, глядя в окно.
- Что, проводил своего благодетеля?
- Проводил. Что же?
- Хорош благодетель! - ядовито продолжал Тарантьев.
- А что, тебе не нравится?
- Да я бы его повесил! - с ненавистью прохрипел Тарантьев.
- Вот как!
- И тебя бы на одну осину!
- За что так?
- Делай честно дела: если должен, так плати, не увертывайся. Что ты
теперь наделал?
- Послушай, Михей Андреич, уволь меня от своих сказок; долго я, по
лености, по беспечности, слушал тебя: я думал, что у тебя есть хоть капля
совести, а ее нет. Ты с пройдохой хотел обмануть меня: кто из вас хуже - не
знаю, только оба вы гадки мне. Друг выручил меня из этого глупого дела...
- Хорош друг! - говорил Тарантьев. - Я слышал, он и невесту у тебя
поддел; благодетель, нечего сказать! Ну, брат, дурак ты, земляк...
- Пожалуйста, оставь эти нежности! - остановил его Обломов.
- Нет, не оставлю! Ты меня не хотел знать, ты неблагодарный! Я
пристроил