тебя здесь, нашел женщину-клад. Покой, удобство всякое - все
доставил тебе, облагодетельствовал кругом, а ты и рыло отворотил.
Благодетеля нашел: немца! На аренду имение взял; вот погоди: он тебя
облупит, еще акций надает. Уж пустит по миру, помяни мое слово! Дурак,
говорю тебе, да мало дурак - еще и скот вдобавок, неблагодарный!
- Тарантьев! - грозно крикнул Обломов.
- Что кричишь-то? Я сам закричу на весь мир, что ты дурак, скотина! -
кричал Тарантьев. - Я и Иван Матвеич ухаживали за тобой, берегли, словно
крепостные служили тебе, на цыпочках ходили, в глаза смотрели, а ты обнес
его перед начальством: теперь он без места и без куска хлеба! Это низко,
гнусно! Ты должен теперь отдать ему половину состояния; давай вексель на
его имя: ты теперь не пьян, в своем уме, давай, говорю тебе, я без того не
выйду...
- Что вы, Михей Андреич, кричите так? - сказали хозяйка и Анисья,
выглянув из-за дверей. - Двое прохожих остановились, слушают, что за
крик...
- Буду кричать, - вопил Тарантьев, - пусть срамится этот олух! Пусть
обдует тебя этот мошенник немец, благо он теперь стакнулся с твоей
любовницей...
В комнате раздалась громкая оплеуха. Пораженный Обломовым в щеку,
Тарантьев мгновенно смолк, опустился на стул и в изумлении ворочал вокруг
одуревшими глазами.
- Что это? Что это - а? Что это! - бледный, задыхаясь, говорил он,
держась за щеку. - Бесчестье? Ты заплатишь мне за это! Сейчас просьбу
генерал-губернатору: вы видели?
- Мы ничего не видали! - сказали обе женщины в один голос.
- А! Здесь заговор, здесь разбойничий притон! Шайка мошенников!
Грабят, убивают...
- Вон, мерзавец! - закричал Обломов, бледный, трясясь от ярости. - Сию
минуту, чтоб нога твоя здесь не была, или я убью тебя, как собаку!
Он искал глазами палки.
- Батюшки! Разбой! Помогите! - кричал Тарантьев.
- Захар! Выбрось вон этого негодяя, и чтоб он не смел глаз казать
сюда! - закричал Обломов.
- Пожалуйте, вот вам бог, а вот двери! - говорил Захар, показывая на
образ и на дверь.
- Я не к тебе пришел, я к куме, - вопил Тарантьев.
- Бог с вами! Мне вас не надо, Михей Андреич, - сказала Агафья
Матвеевна, - вы к братцу ходили, а не ко мне! Вы мне хуже горькой редьки.
Опиваете, объедаете да еще лаетесь.
- А! так-то, кума! Хорошо, вот брат даст вам знать! А ты заплатишь мне
за бесчестье! Где моя шляпа? Черт с вами! Разбойники, душегубцы! - кричал
он, идучи по двору. - Заплатишь мне за бесчестье!
Собака скакала на цепи и заливалась лаем.
После этого Тарантьев и Обломов не видались более.
VIII
Штольц не приезжал несколько лет в Петербург. Он однажды только
заглянул на короткое время в имение Ольги и в Обломовку. Илья Ильич получил
от него письмо, в котором Андрей уговаривал его самого ехать в деревню и
взять в свои руки приведенное в порядок имение, а сам с Ольгой Сергеевной
уезжал на южный берег Крыма, для двух целей: по делам своим в Одессе и для
здоровья жены, расстроенного после родов.
Они поселились в тихом уголке, на морском берегу. Скромен и невелик
был их дом. Внутреннее устройство его имело также свой стиль, как наружная
архитектура, как все убранство носило печать мысли и личного вкуса хозяев.
Много сами они привезли с собой всякого добра, много присылали им из России
и из-за границы тюков, чемоданов, возов.
Любитель комфорта, может быть,
доставил тебе, облагодетельствовал кругом, а ты и рыло отворотил.
Благодетеля нашел: немца! На аренду имение взял; вот погоди: он тебя
облупит, еще акций надает. Уж пустит по миру, помяни мое слово! Дурак,
говорю тебе, да мало дурак - еще и скот вдобавок, неблагодарный!
- Тарантьев! - грозно крикнул Обломов.
- Что кричишь-то? Я сам закричу на весь мир, что ты дурак, скотина! -
кричал Тарантьев. - Я и Иван Матвеич ухаживали за тобой, берегли, словно
крепостные служили тебе, на цыпочках ходили, в глаза смотрели, а ты обнес
его перед начальством: теперь он без места и без куска хлеба! Это низко,
гнусно! Ты должен теперь отдать ему половину состояния; давай вексель на
его имя: ты теперь не пьян, в своем уме, давай, говорю тебе, я без того не
выйду...
- Что вы, Михей Андреич, кричите так? - сказали хозяйка и Анисья,
выглянув из-за дверей. - Двое прохожих остановились, слушают, что за
крик...
- Буду кричать, - вопил Тарантьев, - пусть срамится этот олух! Пусть
обдует тебя этот мошенник немец, благо он теперь стакнулся с твоей
любовницей...
В комнате раздалась громкая оплеуха. Пораженный Обломовым в щеку,
Тарантьев мгновенно смолк, опустился на стул и в изумлении ворочал вокруг
одуревшими глазами.
- Что это? Что это - а? Что это! - бледный, задыхаясь, говорил он,
держась за щеку. - Бесчестье? Ты заплатишь мне за это! Сейчас просьбу
генерал-губернатору: вы видели?
- Мы ничего не видали! - сказали обе женщины в один голос.
- А! Здесь заговор, здесь разбойничий притон! Шайка мошенников!
Грабят, убивают...
- Вон, мерзавец! - закричал Обломов, бледный, трясясь от ярости. - Сию
минуту, чтоб нога твоя здесь не была, или я убью тебя, как собаку!
Он искал глазами палки.
- Батюшки! Разбой! Помогите! - кричал Тарантьев.
- Захар! Выбрось вон этого негодяя, и чтоб он не смел глаз казать
сюда! - закричал Обломов.
- Пожалуйте, вот вам бог, а вот двери! - говорил Захар, показывая на
образ и на дверь.
- Я не к тебе пришел, я к куме, - вопил Тарантьев.
- Бог с вами! Мне вас не надо, Михей Андреич, - сказала Агафья
Матвеевна, - вы к братцу ходили, а не ко мне! Вы мне хуже горькой редьки.
Опиваете, объедаете да еще лаетесь.
- А! так-то, кума! Хорошо, вот брат даст вам знать! А ты заплатишь мне
за бесчестье! Где моя шляпа? Черт с вами! Разбойники, душегубцы! - кричал
он, идучи по двору. - Заплатишь мне за бесчестье!
Собака скакала на цепи и заливалась лаем.
После этого Тарантьев и Обломов не видались более.
VIII
Штольц не приезжал несколько лет в Петербург. Он однажды только
заглянул на короткое время в имение Ольги и в Обломовку. Илья Ильич получил
от него письмо, в котором Андрей уговаривал его самого ехать в деревню и
взять в свои руки приведенное в порядок имение, а сам с Ольгой Сергеевной
уезжал на южный берег Крыма, для двух целей: по делам своим в Одессе и для
здоровья жены, расстроенного после родов.
Они поселились в тихом уголке, на морском берегу. Скромен и невелик
был их дом. Внутреннее устройство его имело также свой стиль, как наружная
архитектура, как все убранство носило печать мысли и личного вкуса хозяев.
Много сами они привезли с собой всякого добра, много присылали им из России
и из-за границы тюков, чемоданов, возов.
Любитель комфорта, может быть,