аботы посвятил он и сердцу и его мудреным законам.
Наблюдая сознательно и бессознательно отражение красоты на воображение,
потом переход впечатления в чувство, его симптомы, игру, исход и глядя
вокруг себя, подвигаясь в жизнь, он выработал себе убеждение, что любовь, с
силою Архимедова рычага, движет миром; что в ней лежит столько всеобщей,
неопровержимой истины и блага, сколько лжи и безобразия в ее непонимании и
злоупотреблении. Где же благо? Где зло? Где граница между ними?
При вопросе: где ложь? - в воображении его потянулись пестрые маски
настоящего и минувшего времени. Он с улыбкой, то краснея, то нахмурившись,
глядел на бесконечную вереницу героев и героинь любви: на дон-кихотов в
стальных перчатках, на дам их мыслей, с пятидесятилетнею взаимною верностью
в разлуке; на пастушков с румяными лицами и простодушными глазами навыкате
и на их Хлой с барашками.
Являлись перед ним напудренные маркизы, в кружевах, с мерцающими умом
глазами и с развратной улыбкой; потом застрелившиеся, повесившиеся и
удавившиеся Вертеры; далее увядшие девы, с вечными слезами любви, с
монастырем, и усатые лица недавних героев, с буйным огнем в глазах, наивные
и сознательные донжуаны, и умники, трепещущие подозрения в любви и втайне
обожающие своих ключниц... все, все!
При вопросе: где же истина? - он искал и вдалеке и вблизи, в
воображении и глазами примеров простого, честного, но глубокого и
неразрывного сближения с женщиной и не находил; если, казалось, и находил,
то это только казалось, потом приходилось разочаровываться, и он грустно
задумывался и даже отчаивался.
"Видно, не дано этого блага во всей его полноте, - думал он, - или те
сердца, которые озарены светом такой любви, застенчивы: они робеют и
прячутся, не стараясь оспаривать умников; может быть, жалеют их, прощают им
во имя своего счастья, что те топчут в грязь цветок, за неимением почвы,
где бы он мог глубоко пустить корни и вырасти в такое дерево, которое бы
осенило всю жизнь".
Глядел он на браки, на мужей и в их отношениях к женам всегда видел
сфинкса с его загадкой, все будто что-то непонятное, недосказанное; а между
тем эти мужья не задумываются над мудреными вопросами, идут по брачной
дороге таким ровным, сознательным шагом, как будто нечего им решать и
искать.
"Не правы ли они? Может быть, в самом деле больше ничего не нужно", -
с недоверчивостью к себе думал он, глядя, как одни быстро проходят любовь
как азбуку супружества или как форму вежливости, точно отдали поклон, входя
в общество, и - скорей за дело!
Они нетерпеливо сбывают с плеч весну жизни; многие даже косятся потом
весь век на жен своих, как будто досадуя за то, что когда-то имели глупость
любить их.
Других любовь не покидает долго, иногда до старости, но их не покидает
никогда и улыбка сатира...
Наконец, бо'льшая часть вступает в брак, как берут имение,
наслаждаются его существенными выгодами: жена вносит лучший порядок в дом -
она хозяйка, мать, наставница детей; а на любовь смотрят, как практический
хозяин смотрит на местоположение имения, то есть сразу привыкает и потом не
замечает его никогда.
- Что же это: врожденная неспособность вследствие законов природы, -
говорил он, - или недостаток подготовки, воспитания?.. Где же эта симпатия,
не теряющая никогда естественной прелести, не одевающаяся в шутовский
наряд, видоизменяющаяся, но не гаснущая? Какой естественный цвет и краски
этого разлитого повсюду и
Наблюдая сознательно и бессознательно отражение красоты на воображение,
потом переход впечатления в чувство, его симптомы, игру, исход и глядя
вокруг себя, подвигаясь в жизнь, он выработал себе убеждение, что любовь, с
силою Архимедова рычага, движет миром; что в ней лежит столько всеобщей,
неопровержимой истины и блага, сколько лжи и безобразия в ее непонимании и
злоупотреблении. Где же благо? Где зло? Где граница между ними?
При вопросе: где ложь? - в воображении его потянулись пестрые маски
настоящего и минувшего времени. Он с улыбкой, то краснея, то нахмурившись,
глядел на бесконечную вереницу героев и героинь любви: на дон-кихотов в
стальных перчатках, на дам их мыслей, с пятидесятилетнею взаимною верностью
в разлуке; на пастушков с румяными лицами и простодушными глазами навыкате
и на их Хлой с барашками.
Являлись перед ним напудренные маркизы, в кружевах, с мерцающими умом
глазами и с развратной улыбкой; потом застрелившиеся, повесившиеся и
удавившиеся Вертеры; далее увядшие девы, с вечными слезами любви, с
монастырем, и усатые лица недавних героев, с буйным огнем в глазах, наивные
и сознательные донжуаны, и умники, трепещущие подозрения в любви и втайне
обожающие своих ключниц... все, все!
При вопросе: где же истина? - он искал и вдалеке и вблизи, в
воображении и глазами примеров простого, честного, но глубокого и
неразрывного сближения с женщиной и не находил; если, казалось, и находил,
то это только казалось, потом приходилось разочаровываться, и он грустно
задумывался и даже отчаивался.
"Видно, не дано этого блага во всей его полноте, - думал он, - или те
сердца, которые озарены светом такой любви, застенчивы: они робеют и
прячутся, не стараясь оспаривать умников; может быть, жалеют их, прощают им
во имя своего счастья, что те топчут в грязь цветок, за неимением почвы,
где бы он мог глубоко пустить корни и вырасти в такое дерево, которое бы
осенило всю жизнь".
Глядел он на браки, на мужей и в их отношениях к женам всегда видел
сфинкса с его загадкой, все будто что-то непонятное, недосказанное; а между
тем эти мужья не задумываются над мудреными вопросами, идут по брачной
дороге таким ровным, сознательным шагом, как будто нечего им решать и
искать.
"Не правы ли они? Может быть, в самом деле больше ничего не нужно", -
с недоверчивостью к себе думал он, глядя, как одни быстро проходят любовь
как азбуку супружества или как форму вежливости, точно отдали поклон, входя
в общество, и - скорей за дело!
Они нетерпеливо сбывают с плеч весну жизни; многие даже косятся потом
весь век на жен своих, как будто досадуя за то, что когда-то имели глупость
любить их.
Других любовь не покидает долго, иногда до старости, но их не покидает
никогда и улыбка сатира...
Наконец, бо'льшая часть вступает в брак, как берут имение,
наслаждаются его существенными выгодами: жена вносит лучший порядок в дом -
она хозяйка, мать, наставница детей; а на любовь смотрят, как практический
хозяин смотрит на местоположение имения, то есть сразу привыкает и потом не
замечает его никогда.
- Что же это: врожденная неспособность вследствие законов природы, -
говорил он, - или недостаток подготовки, воспитания?.. Где же эта симпатия,
не теряющая никогда естественной прелести, не одевающаяся в шутовский
наряд, видоизменяющаяся, но не гаснущая? Какой естественный цвет и краски
этого разлитого повсюду и