рой цвела неувядаемая весна, и ревниво, деятельно, зорко возделывал,
берег и лелеял ее. Со дна души поднимался ужас тогда только, когда он
вспоминал, что Ольга была на волос от гибели, что эта угаданная дорога - их
два существования, слившиеся в одно, могли разойтись; что незнание путей
жизни могло дать исполниться гибельной ошибке, что Обломов...
Он вздрагивал. Как! Ольга в той жизни, которую Обломов ей готовил! Она
- среди переползанья изо дня в день, деревенская барыня, нянька своих
детей, хозяйка - и только!
Все вопросы, сомнения, вся лихорадка жизни уходила бы на заботы по
хозяйству, на ожидания праздников, гостей, семейных съездов, на родины,
крестины, в апатию и сон мужа!
Брак был бы только формой, а не содержанием, средством, а не целью;
служил бы широкой и неизменной рамкой для визитов, приема гостей, обедов и
вечеров, пустой болтовни?..
Как же она вынесет эту жизнь? Сначала бьется, отыскивая и угадывая
тайну жизни, плачет, мучится, потом привыкает, толстеет, ест, спит,
тупеет...
Нет, не так бы с ней было: она - плачет, мучится, чахнет и умирает в
объятиях любящего, доброго и бессильного мужа... Бедная Ольга!
А если огонь не угаснет, жизнь не умрет, если силы устоят и запросят
свободы, если она взмахнет крыльями, как сильная и зоркая орлица, на миг
полоненная слабыми руками, и ринется на ту высокую скалу, где видит орла,
который еще сильнее и зорче ее?.. Бедный Илья!
- Бедный Илья! - сказал однажды Андрей вслух, вспомнив прошлое.
Ольга при этом имени вдруг опустила руки с вышиваньем на колени,
откинула голову назад и глубоко задумалась. Восклицание вызвало
воспоминание.
- Что с ним? - спросила она потом. - Ужели нельзя узнать?
Андрей пожал плечами.
- Подумаешь, - сказал он, - что мы живем в то время, когда не было
почт, когда люди, разъехавшись в разные стороны, считали друг друга
погибшими и в самом деле пропадали без вести.
- Ты бы написал опять к кому-нибудь из своих приятелей: узнали бы, по
крайней мере...
- Ничего не узнали бы, кроме того, что мы уже знаем: жив, здоров, на
той же квартире - это я и без приятелей знаю. А что с ним, как он переносит
свою жизнь, умер ли он нравственно или еще тлеет искра жизни - этого
посторонний не узнает...
- Ах, не говори так, Андрей: мне страшно и больно слушать! Мне и
хотелось бы, и боюсь знать...
Она готова была заплакать.
- Весной будем в Петербурге - узнаем сами.
- Этого мало, что узнаем, надо сделать все...
- А я разве не делал? Мало ли я его уговаривал, хлопотал за него,
устроил его дела - а он хоть бы откликнулся на это! При свидании готов на
все, а чуть с глаз долой - прощай: опять заснул. Возишься, как с пьяницей!
- Зачем с глаз долой? - нетерпеливо возразила Ольга. - С ним надо
действовать решительно: взять его с собой в карету и увезти. Теперь же мы
переселяемся в имение; он будет близко от нас... мы возьмем его с собой.
- Вот далась нам с тобой забота! - рассуждал Андрей, ходя взад и
вперед по комнате. - И конца ей нет!
- Ты тяготишься ею? - сказала Ольга. - Это новость! Я в первый раз
слышу твой ропот на эту заботу.
- Я не ропщу, - отвечал Андрей, - а рассуждаю.
- А откуда взялось это рассуждение? Ты сознался себе самому, что это
скучно, беспокойно - да?
Она поглядела на него пытливо. Он покачал отрицательно головой:
- Нет, не беспокойно, а бесполе
берег и лелеял ее. Со дна души поднимался ужас тогда только, когда он
вспоминал, что Ольга была на волос от гибели, что эта угаданная дорога - их
два существования, слившиеся в одно, могли разойтись; что незнание путей
жизни могло дать исполниться гибельной ошибке, что Обломов...
Он вздрагивал. Как! Ольга в той жизни, которую Обломов ей готовил! Она
- среди переползанья изо дня в день, деревенская барыня, нянька своих
детей, хозяйка - и только!
Все вопросы, сомнения, вся лихорадка жизни уходила бы на заботы по
хозяйству, на ожидания праздников, гостей, семейных съездов, на родины,
крестины, в апатию и сон мужа!
Брак был бы только формой, а не содержанием, средством, а не целью;
служил бы широкой и неизменной рамкой для визитов, приема гостей, обедов и
вечеров, пустой болтовни?..
Как же она вынесет эту жизнь? Сначала бьется, отыскивая и угадывая
тайну жизни, плачет, мучится, потом привыкает, толстеет, ест, спит,
тупеет...
Нет, не так бы с ней было: она - плачет, мучится, чахнет и умирает в
объятиях любящего, доброго и бессильного мужа... Бедная Ольга!
А если огонь не угаснет, жизнь не умрет, если силы устоят и запросят
свободы, если она взмахнет крыльями, как сильная и зоркая орлица, на миг
полоненная слабыми руками, и ринется на ту высокую скалу, где видит орла,
который еще сильнее и зорче ее?.. Бедный Илья!
- Бедный Илья! - сказал однажды Андрей вслух, вспомнив прошлое.
Ольга при этом имени вдруг опустила руки с вышиваньем на колени,
откинула голову назад и глубоко задумалась. Восклицание вызвало
воспоминание.
- Что с ним? - спросила она потом. - Ужели нельзя узнать?
Андрей пожал плечами.
- Подумаешь, - сказал он, - что мы живем в то время, когда не было
почт, когда люди, разъехавшись в разные стороны, считали друг друга
погибшими и в самом деле пропадали без вести.
- Ты бы написал опять к кому-нибудь из своих приятелей: узнали бы, по
крайней мере...
- Ничего не узнали бы, кроме того, что мы уже знаем: жив, здоров, на
той же квартире - это я и без приятелей знаю. А что с ним, как он переносит
свою жизнь, умер ли он нравственно или еще тлеет искра жизни - этого
посторонний не узнает...
- Ах, не говори так, Андрей: мне страшно и больно слушать! Мне и
хотелось бы, и боюсь знать...
Она готова была заплакать.
- Весной будем в Петербурге - узнаем сами.
- Этого мало, что узнаем, надо сделать все...
- А я разве не делал? Мало ли я его уговаривал, хлопотал за него,
устроил его дела - а он хоть бы откликнулся на это! При свидании готов на
все, а чуть с глаз долой - прощай: опять заснул. Возишься, как с пьяницей!
- Зачем с глаз долой? - нетерпеливо возразила Ольга. - С ним надо
действовать решительно: взять его с собой в карету и увезти. Теперь же мы
переселяемся в имение; он будет близко от нас... мы возьмем его с собой.
- Вот далась нам с тобой забота! - рассуждал Андрей, ходя взад и
вперед по комнате. - И конца ей нет!
- Ты тяготишься ею? - сказала Ольга. - Это новость! Я в первый раз
слышу твой ропот на эту заботу.
- Я не ропщу, - отвечал Андрей, - а рассуждаю.
- А откуда взялось это рассуждение? Ты сознался себе самому, что это
скучно, беспокойно - да?
Она поглядела на него пытливо. Он покачал отрицательно головой:
- Нет, не беспокойно, а бесполе