Найти книгу: "Село Хомутинино: нравы и люди"

Судьба горазда на поистине удивительные сюрпризы – сегодня ты влачишь существование в суетливом поселке, в дыму и пыли, а завтра снимаешь квартиру в курортном краю на берегу удивительного по своим лечебным качествам озера. Жизнь сделала крутой поворот, но, как выяснилось, на этом неожиданности не закончились.Напротив, самое интересное лишь начинается: ведь и новые люди вокруг тебя – удивительны своими душевными качествами.Новая реальность круто меняет жизнь.

Литературную деятельность Глеба Ивановича Успенского можно разделить на два периода. В первом – приблизительно до конца 70-х годов – Успенский является преимущественно бытописателем разного мелкого городского люда. Сюда же примыкают картинки из жизни провинциального и столичного «мыслящего пролетариата» и путевые очерки из заграничных поездок Успенского. Во втором периоде своей деятельности Успенский является представителем так называемого «народничества», избирая предметом своих изучений и очерков различные стороны деревенской жизни. Развитие и содержание этой деятельности Успенского вполне отвечало характеру и интересам русского общества 60-х и 70-х гг. XIX-го века. Глеб Иванович Успенский погиб в 1902 году в Петербурге в психиатрической больнице для душевнобольных, покончив жизнь самоубийством. Очерки представлены без сокращений.

Новые мемуары Геннадия Красухина написаны как комментарий к одному стихотворению. Что это за стихотворение и почему его строки определили построение книги, читатель узнает на первых страницах. А каким образом долгая работа в «Литературной газете» и в других изданиях, знакомство с известными писателями, воспоминания и размышления о вчерашней и сегодняшней жизни переплетаются с мотивами стихотворения, автор которого годится автору книги во внуки, раскрывает каждая её глава. Дневниковая основа мемуаров потребовала завершить рассказ о происходящем, каким оно сложилось к 9 декабря 2006 года, когда в книге была поставлена точка.

«Иван Сизой матушке Москве белокаменной, по долгом странствовании вне ее, здравия желает, всем ее широким четырем сторонам низкий поклон отдает. Год с лишком шатался я по разным местам, а все нигде не видал того, что я так люблю в Москве, – это ее глухих, отдаленных от центра города улиц, которые давно как-то назвал девственными, с их, так влекущей к себе сердце мое, поразительной и своеобразною бедностью…»

«В городе Т. существует Растеряева улица. Принадлежа к числу захолустий, она обладает и всеми особенностями местностей такого рода, то есть множеством всего покосившегося, полуразвалившегося или развалившегося совсем. Эту картину дополняют ужасы осенней грязи, ужасы темных осенних ночей, оглашаемых сиротливыми криками «караул!», и всеобщая бедность, в мамаевом плену у которой с незапамятных времен томится убогая сторона. Бедное и «обглоданное», по местному выражению, население всякого закоулка, состоящее из мелких чиновников, мещанок, торгующих мятой и мятной водой, мещан, пропивающих все, что выторговывают их жены, гарнизонных солдат и проч., такое бедствующее население в городе Т. пополняется не менее обглоданным классом разного мастерового народа. …»

«Что ж, плакать, что ли? Ну, напились, что за важность! Мадера такая попалась… В нее не влезешь: черт их знает из чего они ее составляют. Пьешь — ничего, а как встал — кусаться хочется. Обозначено на ярлыке «Экстра, этикет, утвержден», ну, и давай. После к Яру заезжали. Иван Гаврилыч певицу чуть не убил...»