уж за меня теперь которая же
хорошая девушка пойдет.
- Отчего же? Это ничего не значит. Она умная. Ты ведь не со двора
вынес, а к себе принес. Это надо различать. Я ей прикажу понять, так она все
въявь поймет и очень за тебя выйдет. А мы съездим как хорошо к Николе во все
свое удовольствие: лошадка в тележке идти будет с клажею, с самоваром, с
провизией, а мы втроем пешком пойдем по протуварчику, для Угодника
потрудимся: ты, да я, да она, да я себе для компании сиротку возьму. И она,
моя лебедка, Аленушка, тоже сирот сожалеет. Ее со мной во Мценск отпускают.
И вы тут с ней пойдете-пойдете, да сядете, а посидите-посидите, да опять по
дорожке пойдете и разговоритесь, а разговоритесь, да слюбитесь, и как
вкусишь любви, так увидишь ты, что в ней вся наша и жизнь, и радость, и
желание прожить в семейной тихости. А на все людские речи тебе тогда будет
плевать, да и лица не взворачивать. Так все доброй пойдет, и былая шалость
забудется.
Я и отпросился у маменьки к Николе, чтобы душу свою исцелить, а
остальное все стало, как сваха Терентьевна сказывала. Подружился я с девицей
Аленушкой, и позабыл я про все про истории; и как я на ней женился и пошел у
нас в доме детский дух, так и маменька успокоилась, а я и о сю пору живу и
все говорю: благословен еси, Господи!
"1887"
хорошая девушка пойдет.
- Отчего же? Это ничего не значит. Она умная. Ты ведь не со двора
вынес, а к себе принес. Это надо различать. Я ей прикажу понять, так она все
въявь поймет и очень за тебя выйдет. А мы съездим как хорошо к Николе во все
свое удовольствие: лошадка в тележке идти будет с клажею, с самоваром, с
провизией, а мы втроем пешком пойдем по протуварчику, для Угодника
потрудимся: ты, да я, да она, да я себе для компании сиротку возьму. И она,
моя лебедка, Аленушка, тоже сирот сожалеет. Ее со мной во Мценск отпускают.
И вы тут с ней пойдете-пойдете, да сядете, а посидите-посидите, да опять по
дорожке пойдете и разговоритесь, а разговоритесь, да слюбитесь, и как
вкусишь любви, так увидишь ты, что в ней вся наша и жизнь, и радость, и
желание прожить в семейной тихости. А на все людские речи тебе тогда будет
плевать, да и лица не взворачивать. Так все доброй пойдет, и былая шалость
забудется.
Я и отпросился у маменьки к Николе, чтобы душу свою исцелить, а
остальное все стало, как сваха Терентьевна сказывала. Подружился я с девицей
Аленушкой, и позабыл я про все про истории; и как я на ней женился и пошел у
нас в доме детский дух, так и маменька успокоилась, а я и о сю пору живу и
все говорю: благословен еси, Господи!
"1887"