аме-реке глазу темно, когда
На дубовых коленях стоят города.
B паутину рядясь - борода к бороде -
Жгучий ельник бежит, молодея, к воде.
Упиралась вода в сто четыре весла,
Вверх и вниз на Казань и на Чердынь несла.
Там я плыл по реке с занавеской в окне,
С занавеской в окне, с головою в огне.
И со мною жена пять ночей не спала,
Пять ночей не спала - трех конвойных везла.
май 1935, Воронеж
70
***
Лишив меня морей, разбега и разлета
И дав стопе упор насильственной земли,
Чего добились вы? Блестящего расчета:
Губ шевелящихся отнять вы не могли.
Bоронеж
***
Эта, какая улица?
Улица Мандельштама.
Что за фамилия чертова? -
Как ее не вывертывай,
Криво звучит, а не прямо.
Мало в нем было линейного.
Нрава он был не лилейного,
И потому эта улица,
Или, верней, эта яма -
Так и зовется по имени
Этого Мандельштама.
Воронеж
***
День стоял о пяти головах. Сплошные пять суток
Я, сжимаясь, гордился пространством за то, что росло
На дрожжах.
Сон был больше, чем слух, слух был старше, чем сон -
Слитен, чуток...
А за нами неслись большаки на ямщицких вожжах...
День стоял о пяти головах и, чумея от пляса,
Ехала конная, пешая, шла черноверхая масса:
Расширеньем аорты могущества в белых ногах, - нет, в ножах
Глаз превращался в хвойное мясо.
На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко,
Чтобы двойка конвойного времени парусами неслась хорошо.
Сухомятная русская сказка! Деревянная ложка - ау!
Где вы, трое славных ребят из железных ворот гпу?
Чтобы пушкина славный товар не пошел по рукам дармоедов,
Грамотеет в шинелях с наганами племя пушкиноведов -
Молодые любители белозубых стишков,
На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко!
Поезд шел на урал. B раскрытые рты нам
Говорящий Чапаев с картины скакал звуковой -
За бревенчатым тыном, на ленте простынной
Утонуть и вскочить на коня своего!
71
***
Римских ночей полновесные слитки,
Юношу Гете манившее лоно,
Пусть я в ответе, но не в убытке -
Есть многодонная жизнь вне закона.
Июнь 1935, Воронеж
***
Исполню дымчатый обряд:
В опале предо мной лежат
Морского лета земляники -
Двуискренние сердолики
И муравьиный брат - агат,
Но мне милей простой солдат
Морской пучины - серый, дикий,
Которому никто не рад.
июль 1935, Воронеж
***
Бежит волна, волной волне хребет ломая,
Кидаясь на луну в невольничьей тоске,
И янычарская пучина молодая -
Неусыпленная столица волновая -
Кривеет, мечется и роет ров в песке.
А через воздух сумрачно-хлопчатый
Неначатой стены мерещатся зубцы,
И с пенных лестниц падают солдаты
Султанов мнительных - разбрызганы, разъяты, -
И яд разносят хладные скопцы.
июль 1935, Воронеж
***
Не мучнистой бабочкой белой
В землю я заемный прах верну -
Я хочу, чтоб мыслящее тело
Превратилось в улицу, в страну -
Позвоночное, обугленное тело,
Осознавшее свою длину.
Возгласы темнозеленой хвои -
С глубиной колодезной ввенки -
Тянут жизнь и время дорогое,
Опершись на смертные станки,
Обручи краснознаменной хвои -
Азбучные, круглые венки.
Шли товарищи последнего призыва
По работе в жестких небесах,
Пронесла пехота молчаливо
Восклицанья ружей на плечах.
На дубовых коленях стоят города.
B паутину рядясь - борода к бороде -
Жгучий ельник бежит, молодея, к воде.
Упиралась вода в сто четыре весла,
Вверх и вниз на Казань и на Чердынь несла.
Там я плыл по реке с занавеской в окне,
С занавеской в окне, с головою в огне.
И со мною жена пять ночей не спала,
Пять ночей не спала - трех конвойных везла.
май 1935, Воронеж
70
***
Лишив меня морей, разбега и разлета
И дав стопе упор насильственной земли,
Чего добились вы? Блестящего расчета:
Губ шевелящихся отнять вы не могли.
Bоронеж
***
Эта, какая улица?
Улица Мандельштама.
Что за фамилия чертова? -
Как ее не вывертывай,
Криво звучит, а не прямо.
Мало в нем было линейного.
Нрава он был не лилейного,
И потому эта улица,
Или, верней, эта яма -
Так и зовется по имени
Этого Мандельштама.
Воронеж
***
День стоял о пяти головах. Сплошные пять суток
Я, сжимаясь, гордился пространством за то, что росло
На дрожжах.
Сон был больше, чем слух, слух был старше, чем сон -
Слитен, чуток...
А за нами неслись большаки на ямщицких вожжах...
День стоял о пяти головах и, чумея от пляса,
Ехала конная, пешая, шла черноверхая масса:
Расширеньем аорты могущества в белых ногах, - нет, в ножах
Глаз превращался в хвойное мясо.
На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко,
Чтобы двойка конвойного времени парусами неслась хорошо.
Сухомятная русская сказка! Деревянная ложка - ау!
Где вы, трое славных ребят из железных ворот гпу?
Чтобы пушкина славный товар не пошел по рукам дармоедов,
Грамотеет в шинелях с наганами племя пушкиноведов -
Молодые любители белозубых стишков,
На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко!
Поезд шел на урал. B раскрытые рты нам
Говорящий Чапаев с картины скакал звуковой -
За бревенчатым тыном, на ленте простынной
Утонуть и вскочить на коня своего!
71
***
Римских ночей полновесные слитки,
Юношу Гете манившее лоно,
Пусть я в ответе, но не в убытке -
Есть многодонная жизнь вне закона.
Июнь 1935, Воронеж
***
Исполню дымчатый обряд:
В опале предо мной лежат
Морского лета земляники -
Двуискренние сердолики
И муравьиный брат - агат,
Но мне милей простой солдат
Морской пучины - серый, дикий,
Которому никто не рад.
июль 1935, Воронеж
***
Бежит волна, волной волне хребет ломая,
Кидаясь на луну в невольничьей тоске,
И янычарская пучина молодая -
Неусыпленная столица волновая -
Кривеет, мечется и роет ров в песке.
А через воздух сумрачно-хлопчатый
Неначатой стены мерещатся зубцы,
И с пенных лестниц падают солдаты
Султанов мнительных - разбрызганы, разъяты, -
И яд разносят хладные скопцы.
июль 1935, Воронеж
***
Не мучнистой бабочкой белой
В землю я заемный прах верну -
Я хочу, чтоб мыслящее тело
Превратилось в улицу, в страну -
Позвоночное, обугленное тело,
Осознавшее свою длину.
Возгласы темнозеленой хвои -
С глубиной колодезной ввенки -
Тянут жизнь и время дорогое,
Опершись на смертные станки,
Обручи краснознаменной хвои -
Азбучные, круглые венки.
Шли товарищи последнего призыва
По работе в жестких небесах,
Пронесла пехота молчаливо
Восклицанья ружей на плечах.