ельком взглянул на стенные часы. Версилов встал и
захватил свою шляпу.
- Развить? - сказал он, - нет, уж лучше не развивать, и к тому же
страсть моя - говорить без развития. Право, так. И вот еще странность:
случись, что я начну развивать мысль, в которую верую, и почти всегда так
выходит, что в конце изложения я сам перестаю веровать в излагаемое; боюсь
подвергнуться и теперь. До свидания, дорогой князь: у вас я всегда
непростительно разболтаюсь.
Он вышел; князь вежливо проводил его, но мне было обидно.
- Чего вы-то нахохлились? - вдруг выпалил он, не глядя и проходя мимо к
конторке.
- Я к тому нахохлился, - начал я с дрожью в голосе, - что, находя в вас
такую странную перемену тона ко мне и даже к Версилову, я... Конечно,
Версилов, может быть, начал несколько ретроградно, но потом он поправился
и... в его словах, может быть, заключалась глубокая мысль, но вы просто не
поняли и...
- Я просто не хочу, чтоб меня выскакивали учить и считали за мальчишку!
- отрезал он почти с гневом.
- Князь, такие слова...
- Пожалуйста, без театральных жестов - сделайте одолжение. Я знаю, что
то, что я делаю, - подло, что я - мот, игрок, может быть, вор... да, вор,
потому что я проигрываю деньги семейства, но я вовсе не хочу надо мной
судей. Не хочу и не допускаю. Я - сам себе суд. И к чему двусмысленности?
Если он мне хотел высказать, то и говори прямо, а не пророчь сумбур
туманный. Но, чтоб сказать это мне, надо право иметь, надо самому быть
честным...
- Во-первых, я не застал начала и не знаю, о чем вы говорили, а
во-вторых, чем же бесчестен Версилов, позвольте вас это спросить?
- Довольно, прошу вас, довольно. Вы вчера просили триста рублей, вот
они... - Он положил передо мной на стол деньги, а сам сел в кресло, нервно
отклонился на спинку и забросил одну ногу за другую. Я остановился в
смущении.
- Я не знаю... - пробормотал я, - хоть я вас и просил... и хоть мне и
очень нужны деньги теперь, но ввиду такого тона...
- Оставьте тон. Если я сказал что-нибудь резкое, то извините меня.
Уверяю вас, что мне не до того. Выслушайте дело: я получил письмо из Москвы;
брат Саша, еще ребенок, он, вы знаете, умер четыре дня назад. Отец мой, как
вам тоже известно, вот уже два года в параличе, а теперь ему, пишут, хуже,
слова не может вымолвить и не узнает. Они обрадовались там наследству и
хотят везти за границу; но мне пишет доктор, что он вряд ли и две недели
проживет. Стало быть, остаемся мать, сестра и я, и, стало быть, теперь я
один почти... Ну, одним словом, я - один... Это наследство... Это наследство
- о, может, лучше б было, если б оно не приходило вовсе! Но вот что именно я
вам хотел сообщить: я обещал из этого наследства Андрею Петровичу minimum
двадцать тысяч... А между тем, представьте, за формальностями до сих пор
ничего нельзя было сделать. Я даже... мы то есть... то есть отец еще не
введен даже и во владение этим имением. Между тем я потерял в последние три
недели столько денег, и этот мерзавец Стебельков берет такие проценты... Я
вам отдал теперь почти последние...
- О князь, если так...
- Я не к тому, не к тому. Стебельков принесет сегодня наверно, и на
перехватку довольно будет, но черт его знает этого Стебелькова! Я умолял его
достать мне десять тысяч, чтобы хоть десять тысяч я мог отдать Андрею
захватил свою шляпу.
- Развить? - сказал он, - нет, уж лучше не развивать, и к тому же
страсть моя - говорить без развития. Право, так. И вот еще странность:
случись, что я начну развивать мысль, в которую верую, и почти всегда так
выходит, что в конце изложения я сам перестаю веровать в излагаемое; боюсь
подвергнуться и теперь. До свидания, дорогой князь: у вас я всегда
непростительно разболтаюсь.
Он вышел; князь вежливо проводил его, но мне было обидно.
- Чего вы-то нахохлились? - вдруг выпалил он, не глядя и проходя мимо к
конторке.
- Я к тому нахохлился, - начал я с дрожью в голосе, - что, находя в вас
такую странную перемену тона ко мне и даже к Версилову, я... Конечно,
Версилов, может быть, начал несколько ретроградно, но потом он поправился
и... в его словах, может быть, заключалась глубокая мысль, но вы просто не
поняли и...
- Я просто не хочу, чтоб меня выскакивали учить и считали за мальчишку!
- отрезал он почти с гневом.
- Князь, такие слова...
- Пожалуйста, без театральных жестов - сделайте одолжение. Я знаю, что
то, что я делаю, - подло, что я - мот, игрок, может быть, вор... да, вор,
потому что я проигрываю деньги семейства, но я вовсе не хочу надо мной
судей. Не хочу и не допускаю. Я - сам себе суд. И к чему двусмысленности?
Если он мне хотел высказать, то и говори прямо, а не пророчь сумбур
туманный. Но, чтоб сказать это мне, надо право иметь, надо самому быть
честным...
- Во-первых, я не застал начала и не знаю, о чем вы говорили, а
во-вторых, чем же бесчестен Версилов, позвольте вас это спросить?
- Довольно, прошу вас, довольно. Вы вчера просили триста рублей, вот
они... - Он положил передо мной на стол деньги, а сам сел в кресло, нервно
отклонился на спинку и забросил одну ногу за другую. Я остановился в
смущении.
- Я не знаю... - пробормотал я, - хоть я вас и просил... и хоть мне и
очень нужны деньги теперь, но ввиду такого тона...
- Оставьте тон. Если я сказал что-нибудь резкое, то извините меня.
Уверяю вас, что мне не до того. Выслушайте дело: я получил письмо из Москвы;
брат Саша, еще ребенок, он, вы знаете, умер четыре дня назад. Отец мой, как
вам тоже известно, вот уже два года в параличе, а теперь ему, пишут, хуже,
слова не может вымолвить и не узнает. Они обрадовались там наследству и
хотят везти за границу; но мне пишет доктор, что он вряд ли и две недели
проживет. Стало быть, остаемся мать, сестра и я, и, стало быть, теперь я
один почти... Ну, одним словом, я - один... Это наследство... Это наследство
- о, может, лучше б было, если б оно не приходило вовсе! Но вот что именно я
вам хотел сообщить: я обещал из этого наследства Андрею Петровичу minimum
двадцать тысяч... А между тем, представьте, за формальностями до сих пор
ничего нельзя было сделать. Я даже... мы то есть... то есть отец еще не
введен даже и во владение этим имением. Между тем я потерял в последние три
недели столько денег, и этот мерзавец Стебельков берет такие проценты... Я
вам отдал теперь почти последние...
- О князь, если так...
- Я не к тому, не к тому. Стебельков принесет сегодня наверно, и на
перехватку довольно будет, но черт его знает этого Стебелькова! Я умолял его
достать мне десять тысяч, чтобы хоть десять тысяч я мог отдать Андрею