затянувшись во все это. О, как я был тогда неискусен, и неужели лишь одна
глупость сердца может довести человека до такого неумения и унижения? Я брал
у него деньги и думал, что это ничего, что так и надо. Впрочем, не так; я и
тогда знал, что так не надо, но - я просто мало думал об этом. Не из-за
денег я ходил, хоть мне и ужасно нужны были деньги. Я знал, что я не из-за
денег хожу, но понимал, что каждый день прихожу брать деньги. Но я был в
вихре, и, кроме всего этого, совсем другое тогда было в душе моей, - пело в
душе моей!
Когда я вошел, часов в одиннадцать утра, то застал Версилова уже
доканчивавшего какую-то длинную тираду; князь слушал, о шагая по комнате, а
Версилов сидел. Князь казался в некотором волнении. Версилов почти всегда
мог приводить его в волнение. Князь был чрезвычайно восприимчивое существо,
до наивности, заставлявшей меня во многих случаях смотреть на него свысока.
Но, повторяю, в последние дни в нем явилось что-то злобно оскаливающееся. Он
приостановился, увидя меня, и как бы что-то передернулось в его лице. Я знал
про себя, чем объяснить эту тень неудовольствия в это утро, но не ожидал,
что до такой степени передернется лицо его. Мне известно было, что у него
накопились разные беспокойства, но гадко было то, что я знал лишь десятую
долю их - остальное было для меня тогда крепким секретом. Потому это было
гадко и глупо, что я часто лез утешать его, давать советы и даже свысока
усмехался над слабостью его выходить из себя "из-за таких пустяков". Он
отмалчивался; но невозможно, чтоб не ненавидел меня в те минуты ужасно: я
был в слишком фальшивом положении и даже не подозревал того. О,
свидетельствуюсь богом, что главного не подозревал!
Он, однако, вежливо протянул мне руку, Версилов кивнул головою, не
прерывая речи. Я разлегся на диване. И что за тон! был тогда у меня, что за
приемы! Я даже еще пуще финтил, его знакомых третировал, как своих... Ох,
если б была возможность все теперь переделать, как бы я сумел держать себя
иначе!
Два слова, чтоб не забыть: князь жил тогда в той же квартире, но
занимал ее уже почти всю; хозяйка квартиры, Столбеева, пробыла лишь с месяц
и опять куда-то уехала.
II.
Они говорили о дворянстве. Замечу, что эта идея очень волновала иногда
князя, несмотря на весь его вид прогрессизма, и я даже подозреваю, что
многое дурное в его жизни произошло и началось из этой идеи: ценя свое
княжество и будучи нищим, он всю жизнь из ложной гордости сыпал деньгами и
затянулся в долги. Версилов несколько раз намекал ему, что не в том состоит
княжество, и хотел насадить в его сердце более высшую мысль; но князь под
конец как бы стал обижаться, что его учат. По-видимому, что-то в этом роде
было и в это утро, но я не застал начала. Слова Версилова показались мне
сначала ретроградными, но потом он поправился.
- Слово "честь" значит долг, - говорил он (я передаю лишь смысл и
сколько запомню). - Когда в государстве господствует главенствующее
сословие, тогда крепка земля. Главенствующее сословие всегда имеет свою
честь и свое исповедание чести, которое может быть и неправильным, но всегда
почти служит связью и крепит землю; полезно нравственно, но более
политически. Потерпят рабы, то есть все не принадлежащие к сословию. Чтоб не
терпели - сравниваются в правах. Так у нас и сделано, и это прекрасно.