девок у меня всех с пути собьет. Затеет игры разные... такая,
право!
- Да, светская дама! - заметил один из собеседников. - В третьем году
она и с гор выдумала кататься, вот как еще Лука Савич бровь расшиб...
Вдруг все встрепенулись, посмотрели на Луку Савича и разразились
хохотом.
- Как это ты, Лука Савич? Ну-ка, ну, расскажи! - говорит Илья Иванович
и помирает со смеху.
И все продолжают хохотать, и Илюша проснулся, и он хохочет.
- Ну, чего рассказывать! - говорит смущенный Лука Савич. - Это все вон
Алексей Наумыч выдумал: ничего и не было совсем.
- Э! - хором подхватили все. - Да как же ничего не было? Мы-то умерли
разве?.. А лоб-то, лоб-то, вон и до сих пор рубец виден...
И захохотали.
- Да что вы смеетесь? - старается выговорить в промежутках смеха Лука
Савич. - Я бы... и не того... да все Васька, разбойник... салазки старые
подсунул... они и разъехались подо мной... я и того...
Общий хохот покрыл его голос. Напрасно он силился досказать историю
своего падения: хохот разлился по всему обществу, проник до передней и до
девичьей, объял весь дом, все вспомнили забавный случай, все хохочут долго,
дружно, несказанно, как олимпийские боги. Только начнут умолкать,
кто-нибудь подхватит опять - и пошло писать.
Наконец кое-как с трудом успокоились.
- А что, нынче о святках будешь кататься, Лука Савич? - спросил,
помолчав, Илья Иванович.
Опять общий взрыв хохота, продолжавшийся минут десять.
- Не велеть ли Антипке постом сделать гору? - вдруг опять скажет
Обломов. - Лука Савич, мол, охотник большой, не терпится ему...
Хохот всей компании не дал договорить ему.
- Да целы ли те... салазки-то? - едва от смеха выговорил один из
собеседников.
Опять смех.
Долго смеялись все, наконец стали мало-помалу затихать: иной утирал
слезы, другой сморкался, третий кашлял неистово и плевал, с трудом
выговаривая:
- Ах ты, господи! Задушила мокрота совсем... насмешил тогда, ей-богу!
Такой грех! Как он спиной-то кверху, а полы кафтана врозь...
Тут следовал окончательно последний, самый продолжительный раскат
хохота, и затем все смолкло. Один вздохнул, другой зевнул вслух, с
приговоркой, и все погрузилось в молчание.
По-прежнему слышалось только качанье маятника, стук сапог Обломова да
легкий треск откушенной нитки.
Вдруг Илья Иванович остановился посреди комнаты с встревоженным видом,
держась за кончик носа.
- Что это за беда? Смотрите-ка! - сказал он. - Быть покойнику: у меня
кончик носа все чешется...
- Ах ты, господи! - всплеснув руками, сказала жена. - Какой же это
покойник, коли кончик чешется? Покойник - когда переносье чешется. Ну, Илья
Иваныч, какой ты, бог с тобой, беспамятный! Вот этак скажешь в людях
когда-нибудь или при гостях и - стыдно будет.
- А что ж это значит, кончик-то чешется? - спросил сконфуженный Илья
Иванович.
- В рюмку смотреть. А то, как это можно: покойник!
- Все путаю! - сказал Илья Иванович. - Где тут упомнишь: то сбоку нос
чешется, то с конца, то брови...
- Сбоку, - подхватила Пелагея Ивановна, - означает вести; брови
чешутся - слезы; лоб - кланяться: с правой стороны чешется - мужчине, с
левой - женщине; уши зачешутся - значит, к дождю, губы - целоваться, усы -
гостинцы есть, локоть - на новом месте спать, подошвы - дорога...
- Ну, Пелагея Ивановна, молодец! - сказал Илья Иванович.
право!
- Да, светская дама! - заметил один из собеседников. - В третьем году
она и с гор выдумала кататься, вот как еще Лука Савич бровь расшиб...
Вдруг все встрепенулись, посмотрели на Луку Савича и разразились
хохотом.
- Как это ты, Лука Савич? Ну-ка, ну, расскажи! - говорит Илья Иванович
и помирает со смеху.
И все продолжают хохотать, и Илюша проснулся, и он хохочет.
- Ну, чего рассказывать! - говорит смущенный Лука Савич. - Это все вон
Алексей Наумыч выдумал: ничего и не было совсем.
- Э! - хором подхватили все. - Да как же ничего не было? Мы-то умерли
разве?.. А лоб-то, лоб-то, вон и до сих пор рубец виден...
И захохотали.
- Да что вы смеетесь? - старается выговорить в промежутках смеха Лука
Савич. - Я бы... и не того... да все Васька, разбойник... салазки старые
подсунул... они и разъехались подо мной... я и того...
Общий хохот покрыл его голос. Напрасно он силился досказать историю
своего падения: хохот разлился по всему обществу, проник до передней и до
девичьей, объял весь дом, все вспомнили забавный случай, все хохочут долго,
дружно, несказанно, как олимпийские боги. Только начнут умолкать,
кто-нибудь подхватит опять - и пошло писать.
Наконец кое-как с трудом успокоились.
- А что, нынче о святках будешь кататься, Лука Савич? - спросил,
помолчав, Илья Иванович.
Опять общий взрыв хохота, продолжавшийся минут десять.
- Не велеть ли Антипке постом сделать гору? - вдруг опять скажет
Обломов. - Лука Савич, мол, охотник большой, не терпится ему...
Хохот всей компании не дал договорить ему.
- Да целы ли те... салазки-то? - едва от смеха выговорил один из
собеседников.
Опять смех.
Долго смеялись все, наконец стали мало-помалу затихать: иной утирал
слезы, другой сморкался, третий кашлял неистово и плевал, с трудом
выговаривая:
- Ах ты, господи! Задушила мокрота совсем... насмешил тогда, ей-богу!
Такой грех! Как он спиной-то кверху, а полы кафтана врозь...
Тут следовал окончательно последний, самый продолжительный раскат
хохота, и затем все смолкло. Один вздохнул, другой зевнул вслух, с
приговоркой, и все погрузилось в молчание.
По-прежнему слышалось только качанье маятника, стук сапог Обломова да
легкий треск откушенной нитки.
Вдруг Илья Иванович остановился посреди комнаты с встревоженным видом,
держась за кончик носа.
- Что это за беда? Смотрите-ка! - сказал он. - Быть покойнику: у меня
кончик носа все чешется...
- Ах ты, господи! - всплеснув руками, сказала жена. - Какой же это
покойник, коли кончик чешется? Покойник - когда переносье чешется. Ну, Илья
Иваныч, какой ты, бог с тобой, беспамятный! Вот этак скажешь в людях
когда-нибудь или при гостях и - стыдно будет.
- А что ж это значит, кончик-то чешется? - спросил сконфуженный Илья
Иванович.
- В рюмку смотреть. А то, как это можно: покойник!
- Все путаю! - сказал Илья Иванович. - Где тут упомнишь: то сбоку нос
чешется, то с конца, то брови...
- Сбоку, - подхватила Пелагея Ивановна, - означает вести; брови
чешутся - слезы; лоб - кланяться: с правой стороны чешется - мужчине, с
левой - женщине; уши зачешутся - значит, к дождю, губы - целоваться, усы -
гостинцы есть, локоть - на новом месте спать, подошвы - дорога...
- Ну, Пелагея Ивановна, молодец! - сказал Илья Иванович.