хозяйство. Господин Бахчеев сде-
лал ей предложение еще вскоре после дядюшкиной свадьбы, но она наотрез
ему отказала. Заключили из этого, что она пойдет в монастырь; но и этого
не случилось. В натуре Прасковьи Ильиничны есть одно замечательное
свойство: совершенно уничтожаться перед теми, кого она полюбила, ежечас-
но исчезать перед ними, смотреть им в глаза, подчиняться всевозможным их
капризам, ходить за ними и служить им. Теперь, по смерти генеральши,
своей матери, она считает своею обязанностью не разлучаться с братом и
угождать во всем Настеньке. Старикашка Ежевикин еще жив и в последнее
время все чаще и чаще стал посещать свою дочь. Вначале он приводил дядю
в отчаяние тем, что почти совершенно отстранил себя и свою мелюзгу (так
называл он детей своих) от Степанчикова. Все зазывы дяди не действовали
на него: он был не столько горд, сколько щекотлив и мнителен. Самолюби-
вая мнительность его доходила иногда до болезни. Мысль, что его, бедня-
ка, будут принимать в богатом доме из милости, сочтут назойливым и на-
вязчивым, убивала его; он даже отказывался иногда от Настенькиной помощи
и принимал только самое необходимое. От дяди же он ничего решительно не
хотел принять. Настенька чрезвычайно ошиблась, говоря мне тогда, в саду,
об отце, что он представляет из себя шута для нее. Правда, ему ужасно
хотелось тогда выдать Настеньку замуж; но корчил он из себя шута просто
из внутренней потребности, чтоб дать выход накопившейся злости. Потреб-
ность насмешки и язычка была у него в крови. Он карикатурил, например,
из себя самого подлого, самого низкопоклонного льстеца; но в то же время
ясно выказывал, что делает это только для виду; и чем унизительнее была
его лесть, тем язвительнее и откровеннее проглядывала в ней насмешка.
Такая уж была его манера. Всех детей его удалось разместить в лучших
учебных заведениях, в Москве и Петербурге, и то только, когда Настенька
ясно доказала ему, что все сделается на ее собственный счет, то есть в
счет ее собственных тридцати тысяч, подаренных ей Татьяной Ивановной.
Эти тридцать тысяч, по правде, никогда и не брали у Татьяны Ивановны; а
ее, чтоб она не горевала и не обижалась, умилостивили, обещая ей при
первых неожиданных семейных нуждах обратиться к ее помощи. Так и сдела-
ли: для виду были произведены у ней, в разное время, два довольно значи-
тельные займа. Но Татьяна Ивановна умерла три года назад, и Настя
все-таки получила свои тридцать тысяч. Смерть бедной Татьяны Ивановны
была скоропостижная. Все семейство собиралось на бал к одному из сосед-
них помещиков, и только что успела она нарядиться в свое бальное платье,
а на голову надеть очаровательный венок из белых роз, как вдруг по-
чувствовала дурноту, села в кресло и умерла. В этом венке ее и похорони-
ли. Настя была в отчаянии. Татьяну Ивановну лелеяли в доме и ходили за
ней, как за ребенком. Она удивила всех здравомыслием своего завещания:
кроме Настенькиных тридцати тысяч, все остальное, до трехсот тысяч ас-
сигнациями, назначалось для воспитания бедных сироток-девочек и для наг-
раждения их деньгами по выходе из учебных заведений. В год смерти вышла
замуж и девица Перепелицына, которая, по смерти генеральши, осталась у
дяди в надежде подлизаться к Татьяне Ивановне. Между тем овдовел чинов-
ник-помещик, владетель Мишина, той самой маленькой деревушки, в которой
у нас происходила сцена с Обноскиным и его маменькой за Тать
лал ей предложение еще вскоре после дядюшкиной свадьбы, но она наотрез
ему отказала. Заключили из этого, что она пойдет в монастырь; но и этого
не случилось. В натуре Прасковьи Ильиничны есть одно замечательное
свойство: совершенно уничтожаться перед теми, кого она полюбила, ежечас-
но исчезать перед ними, смотреть им в глаза, подчиняться всевозможным их
капризам, ходить за ними и служить им. Теперь, по смерти генеральши,
своей матери, она считает своею обязанностью не разлучаться с братом и
угождать во всем Настеньке. Старикашка Ежевикин еще жив и в последнее
время все чаще и чаще стал посещать свою дочь. Вначале он приводил дядю
в отчаяние тем, что почти совершенно отстранил себя и свою мелюзгу (так
называл он детей своих) от Степанчикова. Все зазывы дяди не действовали
на него: он был не столько горд, сколько щекотлив и мнителен. Самолюби-
вая мнительность его доходила иногда до болезни. Мысль, что его, бедня-
ка, будут принимать в богатом доме из милости, сочтут назойливым и на-
вязчивым, убивала его; он даже отказывался иногда от Настенькиной помощи
и принимал только самое необходимое. От дяди же он ничего решительно не
хотел принять. Настенька чрезвычайно ошиблась, говоря мне тогда, в саду,
об отце, что он представляет из себя шута для нее. Правда, ему ужасно
хотелось тогда выдать Настеньку замуж; но корчил он из себя шута просто
из внутренней потребности, чтоб дать выход накопившейся злости. Потреб-
ность насмешки и язычка была у него в крови. Он карикатурил, например,
из себя самого подлого, самого низкопоклонного льстеца; но в то же время
ясно выказывал, что делает это только для виду; и чем унизительнее была
его лесть, тем язвительнее и откровеннее проглядывала в ней насмешка.
Такая уж была его манера. Всех детей его удалось разместить в лучших
учебных заведениях, в Москве и Петербурге, и то только, когда Настенька
ясно доказала ему, что все сделается на ее собственный счет, то есть в
счет ее собственных тридцати тысяч, подаренных ей Татьяной Ивановной.
Эти тридцать тысяч, по правде, никогда и не брали у Татьяны Ивановны; а
ее, чтоб она не горевала и не обижалась, умилостивили, обещая ей при
первых неожиданных семейных нуждах обратиться к ее помощи. Так и сдела-
ли: для виду были произведены у ней, в разное время, два довольно значи-
тельные займа. Но Татьяна Ивановна умерла три года назад, и Настя
все-таки получила свои тридцать тысяч. Смерть бедной Татьяны Ивановны
была скоропостижная. Все семейство собиралось на бал к одному из сосед-
них помещиков, и только что успела она нарядиться в свое бальное платье,
а на голову надеть очаровательный венок из белых роз, как вдруг по-
чувствовала дурноту, села в кресло и умерла. В этом венке ее и похорони-
ли. Настя была в отчаянии. Татьяну Ивановну лелеяли в доме и ходили за
ней, как за ребенком. Она удивила всех здравомыслием своего завещания:
кроме Настенькиных тридцати тысяч, все остальное, до трехсот тысяч ас-
сигнациями, назначалось для воспитания бедных сироток-девочек и для наг-
раждения их деньгами по выходе из учебных заведений. В год смерти вышла
замуж и девица Перепелицына, которая, по смерти генеральши, осталась у
дяди в надежде подлизаться к Татьяне Ивановне. Между тем овдовел чинов-
ник-помещик, владетель Мишина, той самой маленькой деревушки, в которой
у нас происходила сцена с Обноскиным и его маменькой за Тать