, брат, тот тоже кончил трагически!
- А что?
- Они-с, - отвечал Видоплясов, - имели несчастье присвоить себе чужую
собственность-с, за что, несмотря на весь их талант, были посажены в
острог-с, где безвозвратно погибли-с.
- Хорошо, хорошо, Видоплясов: ты теперь успокойся, а я все это разбе-
ру и улажу, - сказал дядя, -обещаю тебе! Ну что Коровкин? спит?
- Никак нет-с, они сейчас изволили отъехать-с. Я с тем и шел доло-
жить-с.
- Как отъехать? Что ты? Да как же ты выпустил? - вскричал дядя.
- По добродушию сердца-с: жалостно было смотреть-с. Как проснулись и
вспомнили весь процесс, так тотчас же ударили себя по голове и закричали
благим матом-с...
- Благим матом!..
- Почтительнее будет выразиться: многоразличные вопли испускали-с.
Кричали: как они представятся теперь прекрасному полу-с? а потом приба-
вили: "Я не достоин рода человеческого!" - и все так жалостно говори-
ли-с, в отборных словах-с.
- Деликатнейший человек! Я говорил тебе, Сергей... Да как же ты, Ви-
доплясов, пустил, когда именно тебе я велел стеречь? Ах, боже мой, боже
мой!
- Более через сердечную жалость-с. Просили не говорить-с. Их же из-
возчик лошадей выкормил и запрег-с. А за врученную, три дни назад, сум-
му-с велели почтительнейше благодарить-с и сказать, что вышлют долг с
одною из первых почт-с.
- Какую сумму, дядюшка?
- Они называли двадцать пять рублей серебром-с, - сказал Видоплясов.
- Это я, брат, ему тогда дал взаймы, на станции: у него недостало.
Разумеется, он вышлет с первой же почтой... Ах, боже мой, как мне жаль!
Не послать ли в погоню, Сережа?
- Нет, дядюшка, лучше не посылайте.
- Я сам тоже думаю. Видишь, Сережа, я, конечно, не философ, но я ду-
маю, что во всяком человеке гораздо более добра, чем снаружи кажется.
Так и Коровкин: он не вынес стыда... Но пойдем, однако ж, к Фоме! Мы за-
мешкались; может оскорбиться неблагодарностью, невниманием... Идем же!
Ах, Коровкин, Коровкин!
Роман кончен. Любовники соединились, и гений добра безусловно воца-
рился в доме в лице Фомы Фомича. Тут можно бы сделать очень много при-
личных объяснений; но, в сущности, все эти объяснения теперь совершенно
лишние. Таково, по крайней мере, мое мнение. Взамен всяких объяснений
скажу лишь несколько слов о дальнейшей судьбе всех героев моего расска-
за: без этого, как известно, не кончается ни один роман, и это даже
предписано правилами.
Свадьба "осчастливленных" произошла спустя шесть недель после описан-
ных мною происшествий. Сделали все тихо, семейно, без особенной пышности
и без лишних гостей. Я был шафером Настеньки, Мизинчиков - со стороны
дяди. Впрочем, были и гости. Но самым первым, самым главным человеком
был, разумеется, Фома Фомич. За ним ухаживали; его носили на руках. Но
как-то случилось, что его один раз обнесли шампанским. Немедленно прои-
зошла история, сопровождаемая упреками, воплями, криками. Фома убежал в
свою комнату, заперся на ключ, кричал, что презирают его, что теперь уж
"новые люди" вошли в семейство, и потому он ничто, не более как щепка,
которую надо выбросить. Дядя был в отчаянии; Настенька плакала; с гене-
ральшей, по обыкновению, сделались судороги... Свадебный пир походил на
похороны. И ровно семь лет такого сожительства с благодетелем, Фомой Фо-
мичом, достались в удел моему бедному дяде и бедненькой Настеньке. До
самой смер
- А что?
- Они-с, - отвечал Видоплясов, - имели несчастье присвоить себе чужую
собственность-с, за что, несмотря на весь их талант, были посажены в
острог-с, где безвозвратно погибли-с.
- Хорошо, хорошо, Видоплясов: ты теперь успокойся, а я все это разбе-
ру и улажу, - сказал дядя, -обещаю тебе! Ну что Коровкин? спит?
- Никак нет-с, они сейчас изволили отъехать-с. Я с тем и шел доло-
жить-с.
- Как отъехать? Что ты? Да как же ты выпустил? - вскричал дядя.
- По добродушию сердца-с: жалостно было смотреть-с. Как проснулись и
вспомнили весь процесс, так тотчас же ударили себя по голове и закричали
благим матом-с...
- Благим матом!..
- Почтительнее будет выразиться: многоразличные вопли испускали-с.
Кричали: как они представятся теперь прекрасному полу-с? а потом приба-
вили: "Я не достоин рода человеческого!" - и все так жалостно говори-
ли-с, в отборных словах-с.
- Деликатнейший человек! Я говорил тебе, Сергей... Да как же ты, Ви-
доплясов, пустил, когда именно тебе я велел стеречь? Ах, боже мой, боже
мой!
- Более через сердечную жалость-с. Просили не говорить-с. Их же из-
возчик лошадей выкормил и запрег-с. А за врученную, три дни назад, сум-
му-с велели почтительнейше благодарить-с и сказать, что вышлют долг с
одною из первых почт-с.
- Какую сумму, дядюшка?
- Они называли двадцать пять рублей серебром-с, - сказал Видоплясов.
- Это я, брат, ему тогда дал взаймы, на станции: у него недостало.
Разумеется, он вышлет с первой же почтой... Ах, боже мой, как мне жаль!
Не послать ли в погоню, Сережа?
- Нет, дядюшка, лучше не посылайте.
- Я сам тоже думаю. Видишь, Сережа, я, конечно, не философ, но я ду-
маю, что во всяком человеке гораздо более добра, чем снаружи кажется.
Так и Коровкин: он не вынес стыда... Но пойдем, однако ж, к Фоме! Мы за-
мешкались; может оскорбиться неблагодарностью, невниманием... Идем же!
Ах, Коровкин, Коровкин!
Роман кончен. Любовники соединились, и гений добра безусловно воца-
рился в доме в лице Фомы Фомича. Тут можно бы сделать очень много при-
личных объяснений; но, в сущности, все эти объяснения теперь совершенно
лишние. Таково, по крайней мере, мое мнение. Взамен всяких объяснений
скажу лишь несколько слов о дальнейшей судьбе всех героев моего расска-
за: без этого, как известно, не кончается ни один роман, и это даже
предписано правилами.
Свадьба "осчастливленных" произошла спустя шесть недель после описан-
ных мною происшествий. Сделали все тихо, семейно, без особенной пышности
и без лишних гостей. Я был шафером Настеньки, Мизинчиков - со стороны
дяди. Впрочем, были и гости. Но самым первым, самым главным человеком
был, разумеется, Фома Фомич. За ним ухаживали; его носили на руках. Но
как-то случилось, что его один раз обнесли шампанским. Немедленно прои-
зошла история, сопровождаемая упреками, воплями, криками. Фома убежал в
свою комнату, заперся на ключ, кричал, что презирают его, что теперь уж
"новые люди" вошли в семейство, и потому он ничто, не более как щепка,
которую надо выбросить. Дядя был в отчаянии; Настенька плакала; с гене-
ральшей, по обыкновению, сделались судороги... Свадебный пир походил на
похороны. И ровно семь лет такого сожительства с благодетелем, Фомой Фо-
мичом, достались в удел моему бедному дяде и бедненькой Настеньке. До
самой смер