ю... Неужели ж нет - а? как ты думаешь?
- Очень может быть, дядюшка. По-своему, разумеется...
- Ну да, разумеется, по-своему... Дивный, дивный творец!.. А ведь ты
должен хорошо помнить весь этот сад, Сережа: как ты тут играл и бегал,
когда был маленький! Я ведь помню, когда ты был маленький, - прибавил
он, смотря на меня с неизъяснимым выражением любви и счастья. - Тебе
только к пруду не позволяли ходить одному. А помнишь, один раз, вечером,
Катя-покойница подозвала тебя и стала тебя ласкать... Ты все бегал в са-
ду перед этим и весь разрумянился; волоски у тебя такие светленькие, в
кудряшках... Она ими играла-играла, да и сказала: "Это хорошо, что ты
его, сиротку, к нам взял". Помнишь иль нет?
- Чуть-чуть, дядюшка.
- Тогда еще вечер был, и солнце на вас обоих так светило, а я сидел в
углу и трубку курил да на вас смотрел... Я, Сережа, каждый месяц к ней
на могилу, в город, езжу, - прибавил он пониженным голосом, в котором
слышались дрожание и подавляемые слезы. - Я об этом сейчас Насте гово-
рил: она сказала, что мы оба вместе будем к ней ездить...
Дядя замолчал, стараясь подавить свое волнение.
В эту минуту к нам подошел Видоплясов.
- Видоплясов! - вскричал дядя встрепенувшись, - ты от Фомы Фомича?
- Нет-с, я более по своей надобности-с.
- А, ну и славно! вот и узнаем про Коровкина. А я ведь еще давеча хо-
тел спросить... Я ему, Сережа, велел там наблюдать, Коровкина-то. - В
чем дело, Видоплясов?
- Осмелюсь доложить, - сказал Видоплясов, - что вчера вы изволили
упомянуть-с насчет моей просьбы-с и обещать мне ваше высокое заступление
от ежедневных обид-с.
- Неужели ты опять про фамилию? - вскричал дядя в испуге.
- Что ж делать-с? Ежечасные обиды-с...
- Ах, Видоплясов, Видоплясов! что мне с тобой делать? - сказал с сок-
рушением дядя. - Ну, какие тебе могут быть обиды? Ведь ты просто с ума
сойдешь, в желтом доме жизнь кончишь!
- Кажется, я умом моим-с... - начал было Видоплясов.
- Ну то-то, то-то, - перебил дядя, - я, братец, это так говорю, не в
обиду тебе, а в пользу. Ну какие там у тебя обиды? Бьюсь об заклад, ка-
кая-нибудь дрянь?
- Проходу нет-с.
- От кого?
- От всех-с и преимущественно через Матрену-с. Через нее я моею жиз-
нию страдать пошел-с. Известно-с, что все отличительные люди-с, кто сыз-
малетства еще меня видел, говорили, что я совсем на иностранца похож,
преимущественно чертами лица-с. Что же, сударь? Из-за этого мне теперь и
проходу нет-с. Как только я мимо иду-с, все мне следом кричат всякие
дурные слова-с; даже ребятишки маленькие-с, которых надо прежде всего
розгами высечь-с, и те кричат-с... Вот и теперь, когда я сюда шел, кри-
чали-с... Мочи нет-с. Защитите, сударь, вашим покровом-с!
- Ах, Видоплясов!.. Ну да что ж они такое кричат? Верно, глупость ка-
кую-нибудь, на которую не надо и внимания обращать.
- Неприлично будет сказать-с.
- Да что' именно?
- Омерзительно выговорить-с.
- Да уж говори!
- Гришка-голанец съел померанец-с.
- Фу, какой человек! Я думал и бог знает что! А ты плюнь да мимо и
пройди.
- Плевал-с: еще больше кричат-с.
- Да послушайте, дядюшка, - сказал я, - ведь он жалуется на то, что
ему житья нет в здешнем доме. Отправьте его, хоть на время, В Москву, к
тому каллиграфу. Ведь он, вы говорили, у каллиграфа какого-то жил.
- Ну
- Очень может быть, дядюшка. По-своему, разумеется...
- Ну да, разумеется, по-своему... Дивный, дивный творец!.. А ведь ты
должен хорошо помнить весь этот сад, Сережа: как ты тут играл и бегал,
когда был маленький! Я ведь помню, когда ты был маленький, - прибавил
он, смотря на меня с неизъяснимым выражением любви и счастья. - Тебе
только к пруду не позволяли ходить одному. А помнишь, один раз, вечером,
Катя-покойница подозвала тебя и стала тебя ласкать... Ты все бегал в са-
ду перед этим и весь разрумянился; волоски у тебя такие светленькие, в
кудряшках... Она ими играла-играла, да и сказала: "Это хорошо, что ты
его, сиротку, к нам взял". Помнишь иль нет?
- Чуть-чуть, дядюшка.
- Тогда еще вечер был, и солнце на вас обоих так светило, а я сидел в
углу и трубку курил да на вас смотрел... Я, Сережа, каждый месяц к ней
на могилу, в город, езжу, - прибавил он пониженным голосом, в котором
слышались дрожание и подавляемые слезы. - Я об этом сейчас Насте гово-
рил: она сказала, что мы оба вместе будем к ней ездить...
Дядя замолчал, стараясь подавить свое волнение.
В эту минуту к нам подошел Видоплясов.
- Видоплясов! - вскричал дядя встрепенувшись, - ты от Фомы Фомича?
- Нет-с, я более по своей надобности-с.
- А, ну и славно! вот и узнаем про Коровкина. А я ведь еще давеча хо-
тел спросить... Я ему, Сережа, велел там наблюдать, Коровкина-то. - В
чем дело, Видоплясов?
- Осмелюсь доложить, - сказал Видоплясов, - что вчера вы изволили
упомянуть-с насчет моей просьбы-с и обещать мне ваше высокое заступление
от ежедневных обид-с.
- Неужели ты опять про фамилию? - вскричал дядя в испуге.
- Что ж делать-с? Ежечасные обиды-с...
- Ах, Видоплясов, Видоплясов! что мне с тобой делать? - сказал с сок-
рушением дядя. - Ну, какие тебе могут быть обиды? Ведь ты просто с ума
сойдешь, в желтом доме жизнь кончишь!
- Кажется, я умом моим-с... - начал было Видоплясов.
- Ну то-то, то-то, - перебил дядя, - я, братец, это так говорю, не в
обиду тебе, а в пользу. Ну какие там у тебя обиды? Бьюсь об заклад, ка-
кая-нибудь дрянь?
- Проходу нет-с.
- От кого?
- От всех-с и преимущественно через Матрену-с. Через нее я моею жиз-
нию страдать пошел-с. Известно-с, что все отличительные люди-с, кто сыз-
малетства еще меня видел, говорили, что я совсем на иностранца похож,
преимущественно чертами лица-с. Что же, сударь? Из-за этого мне теперь и
проходу нет-с. Как только я мимо иду-с, все мне следом кричат всякие
дурные слова-с; даже ребятишки маленькие-с, которых надо прежде всего
розгами высечь-с, и те кричат-с... Вот и теперь, когда я сюда шел, кри-
чали-с... Мочи нет-с. Защитите, сударь, вашим покровом-с!
- Ах, Видоплясов!.. Ну да что ж они такое кричат? Верно, глупость ка-
кую-нибудь, на которую не надо и внимания обращать.
- Неприлично будет сказать-с.
- Да что' именно?
- Омерзительно выговорить-с.
- Да уж говори!
- Гришка-голанец съел померанец-с.
- Фу, какой человек! Я думал и бог знает что! А ты плюнь да мимо и
пройди.
- Плевал-с: еще больше кричат-с.
- Да послушайте, дядюшка, - сказал я, - ведь он жалуется на то, что
ему житья нет в здешнем доме. Отправьте его, хоть на время, В Москву, к
тому каллиграфу. Ведь он, вы говорили, у каллиграфа какого-то жил.
- Ну