в него верил,
хотя и сам уверял тебя в его совершенстве; даже вчера не уверовал, когда
он отказался от такого подарка! К стыду моему говорю! Сердце трепещет
после давешнего воспоминания! Но я не владел собой... Когда он сказал
давеча про Настю, то меня как будто в самое сердце что-то укусило. Я не
понял и поступил, как тигр...
- Что ж, дядюшка, может, это было даже естественно.
Дядя замахал руками.
- Нет, нет, брат, и не говори! А просто-запросто все это от испорчен-
ности моей природы, оттого, что я мрачный и сластолюбивый эгоист и без
удержу отдаюсь страстям моим. Так и Фома говорит. (Что было отвечать на
это?) Не знаешь ты, Сережа, - продолжал он с глубоким чувством, -
сколько раз я бывал раздражителен, безжалостен, несправедлив, высокоме-
рен, да и не к одному Фоме! Вот теперь это все вдруг пришло на память, и
мне как-то стыдно, что я до сих пор ничего еще не сделал, чтоб быть дос-
тойным такого счастья. Настя то же сейчас говорила, хотя, право, не
знаю, какие на ней-то грехи, потому что она ангел, а не человек! Она
сказала мне, что мы в страшном долгу у бога, что надо теперь стараться
быть добрее, делать все добрые дела... И если б ты слышал, как она горя-
чо, как прекрасно все это говорила! Боже мой, что за девушка!
Он остановился в волнении. Через минуту он продолжал:
- Мы положили, брат, особенно лелеять Фому, маменьку и Татьяну Ива-
новну. А Татьяна-то Ивановна! какое благороднейшее существо! О, как я
виноват пред всеми! Я и перед тобой виноват... Но если кто осмелится те-
перь обидеть Татьяну Ивановну, о! тогда... Ну, да уж нечего!.. для Ми-
зинчикова тоже надо что-нибудь сделать.
- Да, дядюшка, я теперь переменил мое мнение о Татьяне Ивановне. Ее
нельзя не уважать и не сострадать ей.
- Именно, именно! - подхватил с жаром дядя, - нельзя не уважать! Ведь
вот, например, Коровкин, ведь ты уж, наверно, смеешься над ним, - приба-
вил он, с робостью заглядывая мне в лицо, - и все мы давеча смеялись над
ним. А ведь это, может быть, непростительно... ведь это, может быть,
превосходнейший, добрейший человек, но судьба... испытал несчастья... Ты
не веришь, а это, может быть, истинно так.
- Нет, дядюшка; почему же не верить?
И я с жаром начал говорить о том, что в самом падшем создании могут
еще сохраниться высочайшие человеческие чувства; что неисследима глубина
души человеческой; что нельзя презирать падших, а, напротив, должно
отыскивать и восстановлять; что неверна общепринятая мерка добра и
нравственности и проч. и проч., - словом, я воспламенился и рассказал
даже о натуральной школе; в заключение же прочел стихи:
Когда из мрака заблужденья...
Дядя пришел в необыкновенный восторг.
- Друг мой, друг мой! - сказал он, растроганный, - ты совершенно по-
нимаешь меня и еще лучше меня рассказал все, что я сам хотел было выра-
зить. Так, так! Господи! почему это зол человек? почему я так часто бы-
ваю зол, когда так хорошо, так прекрасно быть добрым? Вот и Настя то же
самое сейчас говорила... Но посмотри, однако ж, какое здесь славное мес-
то, - прибавил он, оглядываясь вокруг себя, - какая природа! какая кар-
тина! Экое дерево! посмотри: в обхват человеческий! Какой сок, какие
листья! какое солнце! как после грозы-то все вокруг повеселело, обмы-
лось!.. Ведь подумаешь, что и деревья понимают тоже что-нибудь про себя,
чувствуют и наслаждаются жизнь
хотя и сам уверял тебя в его совершенстве; даже вчера не уверовал, когда
он отказался от такого подарка! К стыду моему говорю! Сердце трепещет
после давешнего воспоминания! Но я не владел собой... Когда он сказал
давеча про Настю, то меня как будто в самое сердце что-то укусило. Я не
понял и поступил, как тигр...
- Что ж, дядюшка, может, это было даже естественно.
Дядя замахал руками.
- Нет, нет, брат, и не говори! А просто-запросто все это от испорчен-
ности моей природы, оттого, что я мрачный и сластолюбивый эгоист и без
удержу отдаюсь страстям моим. Так и Фома говорит. (Что было отвечать на
это?) Не знаешь ты, Сережа, - продолжал он с глубоким чувством, -
сколько раз я бывал раздражителен, безжалостен, несправедлив, высокоме-
рен, да и не к одному Фоме! Вот теперь это все вдруг пришло на память, и
мне как-то стыдно, что я до сих пор ничего еще не сделал, чтоб быть дос-
тойным такого счастья. Настя то же сейчас говорила, хотя, право, не
знаю, какие на ней-то грехи, потому что она ангел, а не человек! Она
сказала мне, что мы в страшном долгу у бога, что надо теперь стараться
быть добрее, делать все добрые дела... И если б ты слышал, как она горя-
чо, как прекрасно все это говорила! Боже мой, что за девушка!
Он остановился в волнении. Через минуту он продолжал:
- Мы положили, брат, особенно лелеять Фому, маменьку и Татьяну Ива-
новну. А Татьяна-то Ивановна! какое благороднейшее существо! О, как я
виноват пред всеми! Я и перед тобой виноват... Но если кто осмелится те-
перь обидеть Татьяну Ивановну, о! тогда... Ну, да уж нечего!.. для Ми-
зинчикова тоже надо что-нибудь сделать.
- Да, дядюшка, я теперь переменил мое мнение о Татьяне Ивановне. Ее
нельзя не уважать и не сострадать ей.
- Именно, именно! - подхватил с жаром дядя, - нельзя не уважать! Ведь
вот, например, Коровкин, ведь ты уж, наверно, смеешься над ним, - приба-
вил он, с робостью заглядывая мне в лицо, - и все мы давеча смеялись над
ним. А ведь это, может быть, непростительно... ведь это, может быть,
превосходнейший, добрейший человек, но судьба... испытал несчастья... Ты
не веришь, а это, может быть, истинно так.
- Нет, дядюшка; почему же не верить?
И я с жаром начал говорить о том, что в самом падшем создании могут
еще сохраниться высочайшие человеческие чувства; что неисследима глубина
души человеческой; что нельзя презирать падших, а, напротив, должно
отыскивать и восстановлять; что неверна общепринятая мерка добра и
нравственности и проч. и проч., - словом, я воспламенился и рассказал
даже о натуральной школе; в заключение же прочел стихи:
Когда из мрака заблужденья...
Дядя пришел в необыкновенный восторг.
- Друг мой, друг мой! - сказал он, растроганный, - ты совершенно по-
нимаешь меня и еще лучше меня рассказал все, что я сам хотел было выра-
зить. Так, так! Господи! почему это зол человек? почему я так часто бы-
ваю зол, когда так хорошо, так прекрасно быть добрым? Вот и Настя то же
самое сейчас говорила... Но посмотри, однако ж, какое здесь славное мес-
то, - прибавил он, оглядываясь вокруг себя, - какая природа! какая кар-
тина! Экое дерево! посмотри: в обхват человеческий! Какой сок, какие
листья! какое солнце! как после грозы-то все вокруг повеселело, обмы-
лось!.. Ведь подумаешь, что и деревья понимают тоже что-нибудь про себя,
чувствуют и наслаждаются жизнь