о оно
имеет право на внимание читателя - объяснять не стану: такой вопрос при-
личнее и возможнее разрешить самому читателю.
Явился Фома Фомич к генералу Крахоткину как приживальщик из хлеба -
ни более, ни менее. Откуда он взялся - покрыто мраком неизвестности. Я,
впрочем, нарочно делал справки и кое-что узнал о прежних обстоятельствах
этого достопримечательного человека. Говорили, во-первых, что он ког-
да-то и где-то служил, где-то пострадал и уж, разумеется, "за правду".
Говорили еще, что когда-то он занимался в Москве литературою. Мудреного
нет; грязное же невежество Фомы Фомича, конечно, не могло служить поме-
хою его литературной карьере. Но достоверно известно только то, что ему
ничего не удалось и что, наконец, он принужден был поступить к генералу
в качестве чтеца и мученика. Не было унижения, которого бы он не перенес
из-за куска генеральского хлеба. Правда, впоследствии, по смерти генера-
ла, когда сам Фома совершенно неожиданно сделался вдруг важным и чрезвы-
чайным лицом, он не раз уверял нас всех, что, согласясь быть шутом, он
великодушно пожертвовал собою дружбе; что генерал был его благодетель;
что это был человек великий, непонятный и что одному ему, Фоме, доверял
он сокровеннейшие тайны души своей; что, наконец, если он, Фома, и изоб-
ражал собою, по генеральскому востребованию, различных зверей и иные жи-
вые картины, то единственно, чтоб развлечь и развеселить удрученного бо-
лезнями страдальца и друга. Но уверения и толкования Фомы Фомича в этом
случае подвергаются большому сомнению; а между тем тот же Фома Фомич,
еще будучи шутом, разыгрывал совершенно другую роль на дамской половине
генеральского дома. Как он это устроил - трудно представить неспециалис-
ту в подобных делах. Генеральша питала к нему какое-то мистическое ува-
жение,- за что? неизвестно. Мало-помалу он достиг над всей женской поло-
виной генеральского дома удивительного влияния, отчасти похожего на вли-
яния различных Иван-Яковличей и тому подобных мудрецов и прорицателей,
посещаемых в сумасшедших домах иными барынями, из любительниц. Он читал
вслух душеспасительные книги, толковал с красноречивыми слезами о разных
христианских добродетелях; рассказывал свою жизнь и подвиги; ходил к
обедне и даже к заутрене, отчасти предсказывал будущее; особенно хорошо
умел толковать сны и мастерски осуждал ближнего. Генерал догадывался о
том, что происходит в задних комнатах, и еще беспощаднее тиранил своего
приживальщика. Но мученичество Фомы доставляло ему еще большее уважение
в глазах генеральши и всех ее домочадцев.
Наконец все переменилось. Генерал умер. Смерть его была довольно ори-
гинальная. Бывший вольнодумец, атеист струсил до невероятности. Он пла-
кал, каялся, подымал образа', призывал священников. Служили молебны, со-
боровали. Бедняк кричал, что не хочет умирать, и даже со слезами просил
прощения у Фомы Фомича. Последнее обстоятельство придало Фоме Фомичу
впоследствии необыкновенного форсу. Впрочем, перед самой разлукой гене-
ральской души с генеральским телом случилось вот какое происшествие.
Дочь генеральши от первого брака, тетушка моя, Прасковья Ильинична, за-
сидевшаяся в девках и проживавшая постоянно в генеральском доме, - одна
из любимейших жертв генерала и необходимая ему во все время его десяти-
летнего безножия для беспрерывных услуг, умевшая одна угодить ему своею
простоватою и безответною кротостью, - подошла к его постели, про
имеет право на внимание читателя - объяснять не стану: такой вопрос при-
личнее и возможнее разрешить самому читателю.
Явился Фома Фомич к генералу Крахоткину как приживальщик из хлеба -
ни более, ни менее. Откуда он взялся - покрыто мраком неизвестности. Я,
впрочем, нарочно делал справки и кое-что узнал о прежних обстоятельствах
этого достопримечательного человека. Говорили, во-первых, что он ког-
да-то и где-то служил, где-то пострадал и уж, разумеется, "за правду".
Говорили еще, что когда-то он занимался в Москве литературою. Мудреного
нет; грязное же невежество Фомы Фомича, конечно, не могло служить поме-
хою его литературной карьере. Но достоверно известно только то, что ему
ничего не удалось и что, наконец, он принужден был поступить к генералу
в качестве чтеца и мученика. Не было унижения, которого бы он не перенес
из-за куска генеральского хлеба. Правда, впоследствии, по смерти генера-
ла, когда сам Фома совершенно неожиданно сделался вдруг важным и чрезвы-
чайным лицом, он не раз уверял нас всех, что, согласясь быть шутом, он
великодушно пожертвовал собою дружбе; что генерал был его благодетель;
что это был человек великий, непонятный и что одному ему, Фоме, доверял
он сокровеннейшие тайны души своей; что, наконец, если он, Фома, и изоб-
ражал собою, по генеральскому востребованию, различных зверей и иные жи-
вые картины, то единственно, чтоб развлечь и развеселить удрученного бо-
лезнями страдальца и друга. Но уверения и толкования Фомы Фомича в этом
случае подвергаются большому сомнению; а между тем тот же Фома Фомич,
еще будучи шутом, разыгрывал совершенно другую роль на дамской половине
генеральского дома. Как он это устроил - трудно представить неспециалис-
ту в подобных делах. Генеральша питала к нему какое-то мистическое ува-
жение,- за что? неизвестно. Мало-помалу он достиг над всей женской поло-
виной генеральского дома удивительного влияния, отчасти похожего на вли-
яния различных Иван-Яковличей и тому подобных мудрецов и прорицателей,
посещаемых в сумасшедших домах иными барынями, из любительниц. Он читал
вслух душеспасительные книги, толковал с красноречивыми слезами о разных
христианских добродетелях; рассказывал свою жизнь и подвиги; ходил к
обедне и даже к заутрене, отчасти предсказывал будущее; особенно хорошо
умел толковать сны и мастерски осуждал ближнего. Генерал догадывался о
том, что происходит в задних комнатах, и еще беспощаднее тиранил своего
приживальщика. Но мученичество Фомы доставляло ему еще большее уважение
в глазах генеральши и всех ее домочадцев.
Наконец все переменилось. Генерал умер. Смерть его была довольно ори-
гинальная. Бывший вольнодумец, атеист струсил до невероятности. Он пла-
кал, каялся, подымал образа', призывал священников. Служили молебны, со-
боровали. Бедняк кричал, что не хочет умирать, и даже со слезами просил
прощения у Фомы Фомича. Последнее обстоятельство придало Фоме Фомичу
впоследствии необыкновенного форсу. Впрочем, перед самой разлукой гене-
ральской души с генеральским телом случилось вот какое происшествие.
Дочь генеральши от первого брака, тетушка моя, Прасковья Ильинична, за-
сидевшаяся в девках и проживавшая постоянно в генеральском доме, - одна
из любимейших жертв генерала и необходимая ему во все время его десяти-
летнего безножия для беспрерывных услуг, умевшая одна угодить ему своею
простоватою и безответною кротостью, - подошла к его постели, про