я и отведет в летний флигель. Знаешь летний флигель? это в
самом саду. Я уж распорядился, и чемодан твой туда перенесли. А я буду
там, вымолю прощение, решусь на одно дело - я теперь уж знаю, как сде-
лать, - и тогда мигом к тебе, и тогда все, все, все до последней черты
расскажу, всю душу выложу пред тобою. И...и... и настанут же когда-ни-
будь и для нас счастливые дни! Две минуты, только две минутки, Сергей!
Он пожал мне руку и поспешно вышел. Нечего было делать, пришлось
опять отправляться с Гаврилой.
X
МИЗИНЧИКОВ
Флигель, в который привел меня Гаврила, назывался "новым флигелем"
только по старой памяти, но выстроен был уже давно, прежними помещиками.
Это был хорошенький, деревянный домик, стоявший в нескольких шагах от
старого дома, в самом саду. С трех сторон его обступали высокие старые
липы, касавшиеся своими ветвями кровли. Все четыре комнаты этого домика
были недурно меблированы и предназначались к приезду гостей. Войдя в от-
веденную мне комнату, в которую уже перенесли мой чемодан, я увидел на
столике, перед кроватью, лист почтовой бумаги, великолепно исписанный
разными шрифтами, отделанный гирляндами, парафами и росчерками. Заглав-
ные буквы и гирлянды разрисованы были разными красками. Все вместе сос-
тавляло премиленькую каллиграфскую работу. С первых слов, прочитанных
мною, я понял, что это было просительное письмо, адресованное ко мне, и
в котором я именовался "просвещенным благодетелем". В заглавии стояло:
"Вопли Видоплясова". Сколько я ни напрягал внимания, стараясь хоть
что-нибудь понять из написанного, - все труды мои остались тщетными: это
был самый напыщенный вздор, писанный высоким лакейским слогом. Догадался
я только, что Видоплясов находится в каком-то бедственном положении,
просит моего содействия, в чем-то очень на меня надеется, "по причине
моего просвещения" и, в заключение, просит похлопотать в его пользу у
дядюшки и подействовать на него "моею машиною", как буквально изображено
было в конце этого послания. Я еще читал его, как отворилась дверь и во-
шел Мизинчиков.
- Надеюсь, что вы позволите с вами познакомиться, - сказал он развяз-
но, но чрезвычайно вежливо и подавая мне руку. - Давеча я не мог вам
сказать двух слов, а между тем с первого взгляда почувствовал желание
узнать вас короче.
Я тотчас же отвечал, что и сам рад и прочее, хотя и находился в самом
отвратительном расположении духа. Мы сели.
- Что это у вас? - сказал он, взглянув на лист, который я держал еще
в руке. - Уж не вопли ли Видоплясова? Так и есть! Я уверен был, что Ви-
доплясов и вас атакует. Он и мне подавал такой же точно лист, с теми же
воплями; а вас он уже давно ожидает и вероятно, заранее приготовлялся.
Вы не удивляйтесь: здесь много странного, и, право, есть над чем посме-
яться.
- Только посмеяться?
- Ну да, неужели же плакать? Если хотите, я вам расскажу биографию
Видоплясова, и уверен, что вы посмеетесь.
- Признаюсь, теперь мне не до Видоплясова, - отвечал я с досадою.
Мне очевидно было, что и знакомство господина Мизинчикова и любезный
его разговор - все это предпринято им с какою-то целью и что господин
Мизинчиков просто во мне нуждается. Давеча он сидел нахмуренный и
серьезный; теперь же был веселый, улыбающийся и готовый рассказывать
длинные истории. Видно было с первого взгляда, что этот человек отлично
владел собой и, кажет
самом саду. Я уж распорядился, и чемодан твой туда перенесли. А я буду
там, вымолю прощение, решусь на одно дело - я теперь уж знаю, как сде-
лать, - и тогда мигом к тебе, и тогда все, все, все до последней черты
расскажу, всю душу выложу пред тобою. И...и... и настанут же когда-ни-
будь и для нас счастливые дни! Две минуты, только две минутки, Сергей!
Он пожал мне руку и поспешно вышел. Нечего было делать, пришлось
опять отправляться с Гаврилой.
X
МИЗИНЧИКОВ
Флигель, в который привел меня Гаврила, назывался "новым флигелем"
только по старой памяти, но выстроен был уже давно, прежними помещиками.
Это был хорошенький, деревянный домик, стоявший в нескольких шагах от
старого дома, в самом саду. С трех сторон его обступали высокие старые
липы, касавшиеся своими ветвями кровли. Все четыре комнаты этого домика
были недурно меблированы и предназначались к приезду гостей. Войдя в от-
веденную мне комнату, в которую уже перенесли мой чемодан, я увидел на
столике, перед кроватью, лист почтовой бумаги, великолепно исписанный
разными шрифтами, отделанный гирляндами, парафами и росчерками. Заглав-
ные буквы и гирлянды разрисованы были разными красками. Все вместе сос-
тавляло премиленькую каллиграфскую работу. С первых слов, прочитанных
мною, я понял, что это было просительное письмо, адресованное ко мне, и
в котором я именовался "просвещенным благодетелем". В заглавии стояло:
"Вопли Видоплясова". Сколько я ни напрягал внимания, стараясь хоть
что-нибудь понять из написанного, - все труды мои остались тщетными: это
был самый напыщенный вздор, писанный высоким лакейским слогом. Догадался
я только, что Видоплясов находится в каком-то бедственном положении,
просит моего содействия, в чем-то очень на меня надеется, "по причине
моего просвещения" и, в заключение, просит похлопотать в его пользу у
дядюшки и подействовать на него "моею машиною", как буквально изображено
было в конце этого послания. Я еще читал его, как отворилась дверь и во-
шел Мизинчиков.
- Надеюсь, что вы позволите с вами познакомиться, - сказал он развяз-
но, но чрезвычайно вежливо и подавая мне руку. - Давеча я не мог вам
сказать двух слов, а между тем с первого взгляда почувствовал желание
узнать вас короче.
Я тотчас же отвечал, что и сам рад и прочее, хотя и находился в самом
отвратительном расположении духа. Мы сели.
- Что это у вас? - сказал он, взглянув на лист, который я держал еще
в руке. - Уж не вопли ли Видоплясова? Так и есть! Я уверен был, что Ви-
доплясов и вас атакует. Он и мне подавал такой же точно лист, с теми же
воплями; а вас он уже давно ожидает и вероятно, заранее приготовлялся.
Вы не удивляйтесь: здесь много странного, и, право, есть над чем посме-
яться.
- Только посмеяться?
- Ну да, неужели же плакать? Если хотите, я вам расскажу биографию
Видоплясова, и уверен, что вы посмеетесь.
- Признаюсь, теперь мне не до Видоплясова, - отвечал я с досадою.
Мне очевидно было, что и знакомство господина Мизинчикова и любезный
его разговор - все это предпринято им с какою-то целью и что господин
Мизинчиков просто во мне нуждается. Давеча он сидел нахмуренный и
серьезный; теперь же был веселый, улыбающийся и готовый рассказывать
длинные истории. Видно было с первого взгляда, что этот человек отлично
владел собой и, кажет