на мать. Это он делал нарочно и, вероятно, сам не
зная зачем, по глупейшей светской привычке. Слышать его - кажется, говорит
очень серьезно, а между тем про себя кривляется или смеется.
III.
Не понимаю, почему вдруг тогда на меня нашло страшное озлобление.
Вообще, я с большим неудовольствием вспоминаю о некоторых моих выходках в те
минуты; я вдруг встал со стула.
- Знаете что, - сказал я, - вы говорите, что пришли, главное, с тем,
чтобы мать подумала, что мы помирились. Времени прошло довольно, чтоб ей
подумать; не угодно ли вам оставить меня одного?
Он слегка покраснел и встал с места:
- Милый мой, ты чрезвычайно со мной бесцеремонен. Впрочем, до свиданья;
насильно мил не будешь. Я позволю себе только один вопрос: ты действительно
хочешь оставить князя?
- Ага! Я так и знал, что у вас особые цели...
- То есть ты подозреваешь, что я пришел склонять тебя остаться у князя,
имея в том свои выгоды. Но, друг мой, уж не думаешь ли ты, что я из Москвы
тебя выписал, имея в виду какую-нибудь свою выгоду? О, как ты мнителен! Я,
напротив, желая тебе же во всем добра. И даже вот теперь, когда так
поправились и мои средства, я бы желал, чтобы ты, хоть иногда, позволял мне
с матерью помогать тебе.
- Я вас не люблю, Версилов.
- И даже "Версилов". Кстати, я очень сожалею, что не мог передать тебе
этого имени, ибо в сущности только в этом и состоит вся вина моя, если уж
есть вина, не правда ли? Но, опять-таки, не мог же я жениться на замужней,
сам рассуди.
- Вот почему, вероятно, и хотели жениться на незамужней?
Легкая судорога прошла по лицу его.
- Это ты про Эмс. Слушай, Аркадий, ты внизу позволил себе эту же
выходку, указывая на меня пальцем, при матери. Знай же, что именно тут ты
наиболее промахнулся. Из истории с покойной Лидией Ахмаковой ты не знаешь
ровно ничего. Не знаешь и того, насколько в этой истории сама твоя мать
участвовала, да, несмотря на то что ее там со мною не было; и если я когда
видел добрую женщину, то тогда, смотря на мать твою. Но довольно; это все
пока еще тайна, а ты - ты говоришь неизвестно что и с чужого голоса.
- Князь именно сегодня говорил, что вы любитель неоперившихся девочек.
- Это князь говорил?
- Да, слушайте, хотите, я вам скажу в точности, для чего вы теперь ко
мне приходили? Я все это время сидел и спрашивал себя: в чем тайна этого
визита и наконец, кажется, теперь догадался.
Он было уже выходил, но остановился и повернул ко мне голову в
ожидании.
- Давеча я проговорился мельком, что письмо Тушара к Татьяне Павловне,
попавшее в бумаги Андроникова, очутилось, по смерти его, в Москве у Марьи
Ивановны. Я видел, как у вас что-то вдруг дернулось в лице, и только теперь
догадался, когда у вас еще раз, сейчас, что-то опять дернулось точно так же
в лице: вам пришло тогда, внизу, на мысль, что если одно письмо Андроникова
уже очутилось у Марьи Ивановны, то почему же и другому не очутиться? А после
Андроникова могли остаться преважные письма, а? Не правда ли?
- И я, придя к тебе, хотел заставить тебя о чем-нибудь проболтаться?
- Сами знаете.
Он очень побледнел.
- Это ты не сам собою догадался; тут влияние женщины; и сколько уже
ненависти в словах твоих - в грубой догадке твоей!
- Женщины? А я эту женщину как раз видел сегодня! Вы, может быть,
именно чтоб шпионить за ней, и хот
зная зачем, по глупейшей светской привычке. Слышать его - кажется, говорит
очень серьезно, а между тем про себя кривляется или смеется.
III.
Не понимаю, почему вдруг тогда на меня нашло страшное озлобление.
Вообще, я с большим неудовольствием вспоминаю о некоторых моих выходках в те
минуты; я вдруг встал со стула.
- Знаете что, - сказал я, - вы говорите, что пришли, главное, с тем,
чтобы мать подумала, что мы помирились. Времени прошло довольно, чтоб ей
подумать; не угодно ли вам оставить меня одного?
Он слегка покраснел и встал с места:
- Милый мой, ты чрезвычайно со мной бесцеремонен. Впрочем, до свиданья;
насильно мил не будешь. Я позволю себе только один вопрос: ты действительно
хочешь оставить князя?
- Ага! Я так и знал, что у вас особые цели...
- То есть ты подозреваешь, что я пришел склонять тебя остаться у князя,
имея в том свои выгоды. Но, друг мой, уж не думаешь ли ты, что я из Москвы
тебя выписал, имея в виду какую-нибудь свою выгоду? О, как ты мнителен! Я,
напротив, желая тебе же во всем добра. И даже вот теперь, когда так
поправились и мои средства, я бы желал, чтобы ты, хоть иногда, позволял мне
с матерью помогать тебе.
- Я вас не люблю, Версилов.
- И даже "Версилов". Кстати, я очень сожалею, что не мог передать тебе
этого имени, ибо в сущности только в этом и состоит вся вина моя, если уж
есть вина, не правда ли? Но, опять-таки, не мог же я жениться на замужней,
сам рассуди.
- Вот почему, вероятно, и хотели жениться на незамужней?
Легкая судорога прошла по лицу его.
- Это ты про Эмс. Слушай, Аркадий, ты внизу позволил себе эту же
выходку, указывая на меня пальцем, при матери. Знай же, что именно тут ты
наиболее промахнулся. Из истории с покойной Лидией Ахмаковой ты не знаешь
ровно ничего. Не знаешь и того, насколько в этой истории сама твоя мать
участвовала, да, несмотря на то что ее там со мною не было; и если я когда
видел добрую женщину, то тогда, смотря на мать твою. Но довольно; это все
пока еще тайна, а ты - ты говоришь неизвестно что и с чужого голоса.
- Князь именно сегодня говорил, что вы любитель неоперившихся девочек.
- Это князь говорил?
- Да, слушайте, хотите, я вам скажу в точности, для чего вы теперь ко
мне приходили? Я все это время сидел и спрашивал себя: в чем тайна этого
визита и наконец, кажется, теперь догадался.
Он было уже выходил, но остановился и повернул ко мне голову в
ожидании.
- Давеча я проговорился мельком, что письмо Тушара к Татьяне Павловне,
попавшее в бумаги Андроникова, очутилось, по смерти его, в Москве у Марьи
Ивановны. Я видел, как у вас что-то вдруг дернулось в лице, и только теперь
догадался, когда у вас еще раз, сейчас, что-то опять дернулось точно так же
в лице: вам пришло тогда, внизу, на мысль, что если одно письмо Андроникова
уже очутилось у Марьи Ивановны, то почему же и другому не очутиться? А после
Андроникова могли остаться преважные письма, а? Не правда ли?
- И я, придя к тебе, хотел заставить тебя о чем-нибудь проболтаться?
- Сами знаете.
Он очень побледнел.
- Это ты не сам собою догадался; тут влияние женщины; и сколько уже
ненависти в словах твоих - в грубой догадке твоей!
- Женщины? А я эту женщину как раз видел сегодня! Вы, может быть,
именно чтоб шпионить за ней, и хот