вали у нас
юношество в последующее, менее глухое время; видим теперь на глазах у себя,
как сейчас воспитывают. Всякой вещи свое время под солнцем. Кому что
нравится. Может быть, хорошо и то и другое, а я коротенько расскажу, кто нас
воспитывал и _как_ воспитывал, то есть какими чертами своего примера эти
люди отразились в наших душах и отпечатлелись на сердце, потому что -
грешный человек - вне этого, то есть без живого возвышающего чувства
примера, никакого воспитания не понимаю. Да, впрочем, теперь и большие
ученые с этим согласны.
Итак, вот мой воспитатели, которыми я на старости лет задумал
хвалиться. Иду по номерам.
^TГЛАВА ТРЕТЬЯ^U
Э 1. _Директор, генерал-майор Перский_ (из воспитанников лучшего
времени Первого же корпуса). Я определился в корпус в 1822 году вместе с
моим старшим братом. Оба мы были еще маленькие. Отец привез нас на своих
лошадях из Херсонской губернии, где у него было имение, жалованное "матушкою
Екатериною". Аракчеев хотел отобрать у него это имение под военное
поселение, но наш старик поднял такой шум и упротивность, что на него
махнули рукою и подаренное ему "матушкою" имение оставили в его владении.
Представляя "ас с братом генералу Перскому, который в одном своем лице
сосредоточивал должности директора и инспектора корпуса, отец был растроган,
так как он оставлял нас в столице, где у нас не было ни одной души ни
родных, ни знакомых. Он сказал об этом Перскому и просил у него "внимания и
покровительства".
Перский выслушал отца терпеливо и спокойно, но не отвечал ему ничего,
вероятно потому, что разговор шел при нас, а прямо обратился к нам и сказал:
- Ведите себя хорошо и исполняйте то, что приказывает вам начальство.
Главное - вы знайте только самих себя и никогда не пересказывайте начальству
о каких-либо шалостях своих товарищей. В этом случае вас никто уже не спасет
от беды.
На кадетском языке того времени для занимавшихся таким недостойным
делом, как пересказ чего-нибудь и вообще искательство перед начальством,
было особенное выражение "подъегозчик", и этого преступления кадеты _никогда
не прощали_. С виновным в этом обращались презрительно, грубо и даже
жестоко, и начальство этого не уничтожало. Такой самосуд, может быть, был и
хорош и худ, но он несомненно воспитывал в детях понятия чести, которыми
кадеты бывших времен недаром славились и не изменяли им на всех ступенях
служения до гроба.
Михаил Степанович Перский был замечательная личность: он имел в высшей
степени представительную наружность и одевался щеголем. Не знаю, было ли это
щегольство у него в натуре или он считал обязанностию служить им для нас
примером опрятности и военной аккуратности. Он до такой степени был
постоянно занят нами и все, что ни делал, то делал для нас, что мы были в
этом уверены и тщательно старались подражать ему. Он всегда был одет самым
форменным, но самым изящным образом: всегда носил тогдашнюю треугольную
шляпу "по форме", держался прямо и молодцевато и имел важную, величавую
походку, в которой как бы выражалось настроение его души, проникнутой
служебным долгом, но не знавшей служебного страха.
Он был с нами в корпусе безотлучно. Никто не помнил такого случая,
чтобы Перский оставил здание, и один раз, когда его увидали с сопровождавшим
его вестовым на тротуаре, -
юношество в последующее, менее глухое время; видим теперь на глазах у себя,
как сейчас воспитывают. Всякой вещи свое время под солнцем. Кому что
нравится. Может быть, хорошо и то и другое, а я коротенько расскажу, кто нас
воспитывал и _как_ воспитывал, то есть какими чертами своего примера эти
люди отразились в наших душах и отпечатлелись на сердце, потому что -
грешный человек - вне этого, то есть без живого возвышающего чувства
примера, никакого воспитания не понимаю. Да, впрочем, теперь и большие
ученые с этим согласны.
Итак, вот мой воспитатели, которыми я на старости лет задумал
хвалиться. Иду по номерам.
^TГЛАВА ТРЕТЬЯ^U
Э 1. _Директор, генерал-майор Перский_ (из воспитанников лучшего
времени Первого же корпуса). Я определился в корпус в 1822 году вместе с
моим старшим братом. Оба мы были еще маленькие. Отец привез нас на своих
лошадях из Херсонской губернии, где у него было имение, жалованное "матушкою
Екатериною". Аракчеев хотел отобрать у него это имение под военное
поселение, но наш старик поднял такой шум и упротивность, что на него
махнули рукою и подаренное ему "матушкою" имение оставили в его владении.
Представляя "ас с братом генералу Перскому, который в одном своем лице
сосредоточивал должности директора и инспектора корпуса, отец был растроган,
так как он оставлял нас в столице, где у нас не было ни одной души ни
родных, ни знакомых. Он сказал об этом Перскому и просил у него "внимания и
покровительства".
Перский выслушал отца терпеливо и спокойно, но не отвечал ему ничего,
вероятно потому, что разговор шел при нас, а прямо обратился к нам и сказал:
- Ведите себя хорошо и исполняйте то, что приказывает вам начальство.
Главное - вы знайте только самих себя и никогда не пересказывайте начальству
о каких-либо шалостях своих товарищей. В этом случае вас никто уже не спасет
от беды.
На кадетском языке того времени для занимавшихся таким недостойным
делом, как пересказ чего-нибудь и вообще искательство перед начальством,
было особенное выражение "подъегозчик", и этого преступления кадеты _никогда
не прощали_. С виновным в этом обращались презрительно, грубо и даже
жестоко, и начальство этого не уничтожало. Такой самосуд, может быть, был и
хорош и худ, но он несомненно воспитывал в детях понятия чести, которыми
кадеты бывших времен недаром славились и не изменяли им на всех ступенях
служения до гроба.
Михаил Степанович Перский был замечательная личность: он имел в высшей
степени представительную наружность и одевался щеголем. Не знаю, было ли это
щегольство у него в натуре или он считал обязанностию служить им для нас
примером опрятности и военной аккуратности. Он до такой степени был
постоянно занят нами и все, что ни делал, то делал для нас, что мы были в
этом уверены и тщательно старались подражать ему. Он всегда был одет самым
форменным, но самым изящным образом: всегда носил тогдашнюю треугольную
шляпу "по форме", держался прямо и молодцевато и имел важную, величавую
походку, в которой как бы выражалось настроение его души, проникнутой
служебным долгом, но не знавшей служебного страха.
Он был с нами в корпусе безотлучно. Никто не помнил такого случая,
чтобы Перский оставил здание, и один раз, когда его увидали с сопровождавшим
его вестовым на тротуаре, -