Вот так штука!
А дяденька успокаивает:
- Постойте,- говорит,- не пужайтесь; верно он Мишуткины часы с собой
захватил, а эти с кого-нибудь с другого еще раньше снял.
Но я швырнул эти вынутые часы на стол и, чтобы их не видеть, бросился в
свою комнату. А там, слышу, на стенке над кроватью мои часы потюкивают:
тик-так, тик-так, тик-так.
Я подскочил со свечой и вижу - они самые, мои часы с ободочком...
Висят, как святые, на своем месте!
Тут я треснул себя со всей силы ладонью в лоб и уже не заплакал, а
завыл...
- Господи! да кого же это я ограбил!
"ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ"
Маменька, тетенька, дядя - все испугались, прибежали, трясут меня.
- Что ты, что ты? Успокойся!
- Отстаньте,-говорю,-пожалуйста! Как мне можно успокоиться, когда я
человека ограбил!
Маменька заплакали.
- Он,- говорят,- помешался,- он увидал, что ли, что-нибудь страшное!
- Разумеется, увидал, маменька!.. Что тут делать!!
- Что же такое ты увидал?
- А вот это самое, посмотрите сами.
- Да что? где?
- Да вот, вот это! Смотрите! Или вы не видите, что это такое?
Они поглядели на стенку, куда я им показал, и видят: на стенке висят и
преспокойно тикают подаренные мне дядей серебряные часы с золотым
ободочком...
Дядя первый образумились.
- Свят, свят, свят! - говорит,- ведь это твои часы?
- Ну да, конечно мои!
- Ты их, значит, верно и не надевал, а здесь оставил?
- Да уж видите, что здесь оставил.
- А те-то... те-то... Чьи же это, которые ты снял?
- А я почем знаю, чьи они!
- Что же это! Сестрицы мои, голубушки! Ведь это мы с Мишей кого-то
ограбили!
Маменька так с ног долой и срезалась: как стояла, так вскрикнула и на
том же месте на пол села.
Я к ней, чтобы поднять, а она гневно:
- Прочь, грабитель!
Тетенька же только крестит во все стороны и приговаривает:
- Свят, свят, свят!
А маменька схватились за голову и шепчут:
- Избили кого-то, ограбили и сами не знают кого!
Дядя ее поднял и успокаивает:
- Да уж успокойся, не путного же кого-нибудь избили.
- Почему вы знаете? Может быть, и путного; может быть, кто-нибудь от
больного послан за лекарем.
Дядя говорит:
- А как же мой картуз? Зачем он картуз сорвал?
- Бог знает, что такое ваш картуз и где вы его оставили.
Дядя обиделся, но матушка его оставила без внимания, и опять ко мне:
- Берегла сынка столько лет в страхе Божием, а он вот к чему
уготовался: тать не тать, а на ту же стать... Теперь за тебя после этого во
всем Орле ни одна путная девушка и замуж не пойдет, потому что теперь все,
все узнают, что ты сам подлет.
Я не вытерпел и громко сказал:
- Помилуйте, маменька! Какой же я подлет, когда это все по ошибке!
Но она не хочет и слушать, а все ткнет меня косточками перстов в голову
да причитывает причтою по горю-злосчастию:
- Учила: живи, чадо, в незлобии, не ходи в игры и в братчины, не пей
две чары за единый вздох, не ложись в место заточное, да не сняли б с тебя
драгие порты, не доспеть бы тебе стыда-срама великого и через тебя племени
укору и поносу бездельного. Учила: не ходи, чадо, к костырям и к
корчемникам, не думай, как бы украсти-ограбити, но не захотел ты матери
покориться; снимай теперь с себя платье гостиное, и накинь на себя гуньку
кабацкую , и
А дяденька успокаивает:
- Постойте,- говорит,- не пужайтесь; верно он Мишуткины часы с собой
захватил, а эти с кого-нибудь с другого еще раньше снял.
Но я швырнул эти вынутые часы на стол и, чтобы их не видеть, бросился в
свою комнату. А там, слышу, на стенке над кроватью мои часы потюкивают:
тик-так, тик-так, тик-так.
Я подскочил со свечой и вижу - они самые, мои часы с ободочком...
Висят, как святые, на своем месте!
Тут я треснул себя со всей силы ладонью в лоб и уже не заплакал, а
завыл...
- Господи! да кого же это я ограбил!
"ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ"
Маменька, тетенька, дядя - все испугались, прибежали, трясут меня.
- Что ты, что ты? Успокойся!
- Отстаньте,-говорю,-пожалуйста! Как мне можно успокоиться, когда я
человека ограбил!
Маменька заплакали.
- Он,- говорят,- помешался,- он увидал, что ли, что-нибудь страшное!
- Разумеется, увидал, маменька!.. Что тут делать!!
- Что же такое ты увидал?
- А вот это самое, посмотрите сами.
- Да что? где?
- Да вот, вот это! Смотрите! Или вы не видите, что это такое?
Они поглядели на стенку, куда я им показал, и видят: на стенке висят и
преспокойно тикают подаренные мне дядей серебряные часы с золотым
ободочком...
Дядя первый образумились.
- Свят, свят, свят! - говорит,- ведь это твои часы?
- Ну да, конечно мои!
- Ты их, значит, верно и не надевал, а здесь оставил?
- Да уж видите, что здесь оставил.
- А те-то... те-то... Чьи же это, которые ты снял?
- А я почем знаю, чьи они!
- Что же это! Сестрицы мои, голубушки! Ведь это мы с Мишей кого-то
ограбили!
Маменька так с ног долой и срезалась: как стояла, так вскрикнула и на
том же месте на пол села.
Я к ней, чтобы поднять, а она гневно:
- Прочь, грабитель!
Тетенька же только крестит во все стороны и приговаривает:
- Свят, свят, свят!
А маменька схватились за голову и шепчут:
- Избили кого-то, ограбили и сами не знают кого!
Дядя ее поднял и успокаивает:
- Да уж успокойся, не путного же кого-нибудь избили.
- Почему вы знаете? Может быть, и путного; может быть, кто-нибудь от
больного послан за лекарем.
Дядя говорит:
- А как же мой картуз? Зачем он картуз сорвал?
- Бог знает, что такое ваш картуз и где вы его оставили.
Дядя обиделся, но матушка его оставила без внимания, и опять ко мне:
- Берегла сынка столько лет в страхе Божием, а он вот к чему
уготовался: тать не тать, а на ту же стать... Теперь за тебя после этого во
всем Орле ни одна путная девушка и замуж не пойдет, потому что теперь все,
все узнают, что ты сам подлет.
Я не вытерпел и громко сказал:
- Помилуйте, маменька! Какой же я подлет, когда это все по ошибке!
Но она не хочет и слушать, а все ткнет меня косточками перстов в голову
да причитывает причтою по горю-злосчастию:
- Учила: живи, чадо, в незлобии, не ходи в игры и в братчины, не пей
две чары за единый вздох, не ложись в место заточное, да не сняли б с тебя
драгие порты, не доспеть бы тебе стыда-срама великого и через тебя племени
укору и поносу бездельного. Учила: не ходи, чадо, к костырям и к
корчемникам, не думай, как бы украсти-ограбити, но не захотел ты матери
покориться; снимай теперь с себя платье гостиное, и накинь на себя гуньку
кабацкую , и