В первом случае я тотчас же отстраняюсь; если же не совершен-
но, то я ...
- Да что такое? что случилось? - вскричал испуганный дядя.
- Как что случилось? Да знаете ли вы, что он пляшет комаринского?
- Ну ... ну что ж?
- Как ну что ж? - взвизгнул Фома. - И говорите это вы - вы, их барин
и даже, в некотором смысле, отец! Да имеете ли вы после этого здравое
понятие о том, что такое комаринский? Знаете ли вы, что эта песня изоб-
ражает одного отвратительного мужика, покусившегося на самый безн-
равственный поступок в пьяном виде? Знаете ли, на что посягнул этот
развратный холоп? Он попрал самые драгоценные узы и, так сказать, при-
топтал их своими мужичьими сапожищами, привыкшими попирать только пол
кабака! Да понимаете ли, что вы оскорбили меня благороднейшие чувства
мои своим ответом? Понимаете ли, что вы лично оскорбили меня своим отве-
том? Понимаете ли вы это иль нет?
- Но, Фома ... Да ведь это только песня, Фома ...
- Как только песня! И вы не постыдились мне признаться, что знаете
эту песню - вы, член благородного общества, отец благонравных и невинных
детей и, вдобавок, полковник! Только песня! Но я уверен, что эта песня
взята с истинного события! Только песня! Но какой же порядочный человек
может, не сгорев от стыда, признаться, что знает эту песню, что слышал
хоть когда-нибудь эту песню? какой, какой?
- Ну, да вот ты же знаешь, Фома, коли спрашиваешь, - отвечал в прос-
тоте души сконфуженный дядя.
- Как! я знаю? я... я... то есть я!.. Обидели! - вскричал вдруг Фома,
срываясь со стула и захлебываясь от злости. Он никак не ожидал такого
оглушительного ответа.
Не стану описывать гнев Фомы Фомича. Полковник с бесславием прогнан
был с глаз блюстителя нравственности за неприличие и ненаходчивость сво-
его ответа. Но с тех пор Фома Фомич дал себе клятву: поймать на месте
преступления Фалалея, танцующего комаринского. По вечерам, когда все по-
лагали, что он чем-нибудь занят, он нарочно выходил потихоньку в сад,
обходил огороды и забивался в коноплю, откуда издали видна была площад-
ка, на которой происходили танцы. Он сторожил бедного Фалалея, как охот-
ник птичку, с наслаждением представляя себе, какой трезвон задаст он в
случае успеха всему дому и в особенности полковнику. Наконец неусыпные
труды его увенчались успехом: он застал комаринского! Понятно после это-
го, отчего дядя рвал на себе волосы, когда увидел плачущего Фалалея и
услышал, что Видоплясов возвестил Фому Фомича, так неожиданно и в такую
хлопотливую минуту представшего перед нами своею собственною особою.
VII
ФОМА ФОМИЧ
Я с напряженным любопытством рассматривал этого господина. Гаврила
справедливо назвал его плюгавеньким человечком. Фома был мал ростом, бе-
лобрысый и с проседью, с горбатым носом и с мелкими морщинками по всему
лицу. На подбородке его была большая бородавка. Лет ему было под пятьде-
сят. Он вошел тихо, мерными шагами, опустив глаза вниз. Но самая на-
хальная самоуверенность изображалась в его лице и во всей его педантской
фигурке. К удивлению моему, он явился в шлафроке, правда, иностранного
покроя, но все-таки шлафроке и, вдобавок, в туфлях. Воротничок его ру-
башки, не подвязанный галстухом, был отложен a l'enfant; это придавало
Фоме Фомичу чрезвычайно глупый вид. Он подошел к незанятому креслу,
придвинул его к столу и сел, не сказав никому ни слова. Мгновенно и
но, то я ...
- Да что такое? что случилось? - вскричал испуганный дядя.
- Как что случилось? Да знаете ли вы, что он пляшет комаринского?
- Ну ... ну что ж?
- Как ну что ж? - взвизгнул Фома. - И говорите это вы - вы, их барин
и даже, в некотором смысле, отец! Да имеете ли вы после этого здравое
понятие о том, что такое комаринский? Знаете ли вы, что эта песня изоб-
ражает одного отвратительного мужика, покусившегося на самый безн-
равственный поступок в пьяном виде? Знаете ли, на что посягнул этот
развратный холоп? Он попрал самые драгоценные узы и, так сказать, при-
топтал их своими мужичьими сапожищами, привыкшими попирать только пол
кабака! Да понимаете ли, что вы оскорбили меня благороднейшие чувства
мои своим ответом? Понимаете ли, что вы лично оскорбили меня своим отве-
том? Понимаете ли вы это иль нет?
- Но, Фома ... Да ведь это только песня, Фома ...
- Как только песня! И вы не постыдились мне признаться, что знаете
эту песню - вы, член благородного общества, отец благонравных и невинных
детей и, вдобавок, полковник! Только песня! Но я уверен, что эта песня
взята с истинного события! Только песня! Но какой же порядочный человек
может, не сгорев от стыда, признаться, что знает эту песню, что слышал
хоть когда-нибудь эту песню? какой, какой?
- Ну, да вот ты же знаешь, Фома, коли спрашиваешь, - отвечал в прос-
тоте души сконфуженный дядя.
- Как! я знаю? я... я... то есть я!.. Обидели! - вскричал вдруг Фома,
срываясь со стула и захлебываясь от злости. Он никак не ожидал такого
оглушительного ответа.
Не стану описывать гнев Фомы Фомича. Полковник с бесславием прогнан
был с глаз блюстителя нравственности за неприличие и ненаходчивость сво-
его ответа. Но с тех пор Фома Фомич дал себе клятву: поймать на месте
преступления Фалалея, танцующего комаринского. По вечерам, когда все по-
лагали, что он чем-нибудь занят, он нарочно выходил потихоньку в сад,
обходил огороды и забивался в коноплю, откуда издали видна была площад-
ка, на которой происходили танцы. Он сторожил бедного Фалалея, как охот-
ник птичку, с наслаждением представляя себе, какой трезвон задаст он в
случае успеха всему дому и в особенности полковнику. Наконец неусыпные
труды его увенчались успехом: он застал комаринского! Понятно после это-
го, отчего дядя рвал на себе волосы, когда увидел плачущего Фалалея и
услышал, что Видоплясов возвестил Фому Фомича, так неожиданно и в такую
хлопотливую минуту представшего перед нами своею собственною особою.
VII
ФОМА ФОМИЧ
Я с напряженным любопытством рассматривал этого господина. Гаврила
справедливо назвал его плюгавеньким человечком. Фома был мал ростом, бе-
лобрысый и с проседью, с горбатым носом и с мелкими морщинками по всему
лицу. На подбородке его была большая бородавка. Лет ему было под пятьде-
сят. Он вошел тихо, мерными шагами, опустив глаза вниз. Но самая на-
хальная самоуверенность изображалась в его лице и во всей его педантской
фигурке. К удивлению моему, он явился в шлафроке, правда, иностранного
покроя, но все-таки шлафроке и, вдобавок, в туфлях. Воротничок его ру-
башки, не подвязанный галстухом, был отложен a l'enfant; это придавало
Фоме Фомичу чрезвычайно глупый вид. Он подошел к незанятому креслу,
придвинул его к столу и сел, не сказав никому ни слова. Мгновенно и