что их прерывает. Он рассказывает им такие вещи, которые
никак нельзя рассказывать господам. Он заливается самыми искренними сле-
зами, когда барыня падает в обморок или когда уж слишком забранят его
барина. Он сочувствует всякому несчастью. Иногда подходит к генеральше,
целует ее руки и просит, чтоб она не сердилась, - и генеральша велико-
душно прощает ему эти смелости. Он чувствителен до крайности, добр и
незлобив, как барашек, весел, как счастливый ребенок. Со стола ему пода-
ют подачку.
Он постоянно становится за стулом генеральши и ужасно любит сахар.
Когда ему дадут сахарцу, он тут же сгрызает его своими крепкими, белыми,
как молоко, зубами, и неописанное удовольствие сверкает в его веселых
голубых глазах и на всем его хорошеньком личике.
Долго гневался Фома Фомич; но, рассудив наконец, что гневом не
возьмешь, он вдруг решился быть благодетелем Фалалею. Разбранив сперва
дядю за то, что ему нет дела до образования дворовых людей, он решил не-
медленно обучать бедного мальчика нравственности, хорошим манерам и
французскому языку. "Как! - говорил он, защищая свою нелепую мысль
(мысль, приходившую в голову и не одному Фоме Фомичу, чему свидетелем
пишущий эти строки), - как! он всегда вверху при своей госпоже; вдруг
она, забыв, что он не понимает по-французски, скажет ему, например,
донн`е му`а мон мушуар - он должен и тут найтись и тут услужить!" Но
оказалось, что не только нельзя было Фалалея выучить по-французски, но
что повар Андрон, его дядя, бескорыстно старавшийся научить его русской
грамоте, давно уже махнул рукой и сложил азбуку на полку! Фалалей был до
того туп на книжное обучение, что не понимал решительно ничего. Мало то-
го: из этого даже вышла история. Дворовые стали дразнить Фалалея францу-
зом, а старик Гаврила, заслуженный камердинер дядюшки, открыто осмелился
отрицать пользу изучения французской грамоты. Дошло до Фомы Фомича, и,
разгневавшись, он, в наказание, заставил учиться по-французски самого
оппонента, Гаврилу. Вот с чего и взялась вся эта история о французском
языке, так рассердившая господина Бахчеева. Насчет манер было еще хуже:
Фома решительно не мог образовать по-своему Фалалея, который, несмотря
на запрещение, приходил по утрам рассказывать ему свои сны, что' Фома
Фомич, с своей стороны, находил в высшей степени неприличным и фамильяр-
ным. Но Фалалей упорно оставался Фалалеем. Разумеется, за все это прежде
всех доставалось дяде.
- Знаете ли, знаете ли, что он сегодня сделал? - кричит, бывало, Фо-
ма, для большего эффекта выбрав время, когда все в сборе. - Знаете ли,
полковник, до чего доходит ваше систематическое баловство? Сегодня он
сожрал кусок пирога, который вы ему дали за столом, и, знаете ли, что он
сказал после этого? Поди сюда, поди сюда, нелепая душа, поди сюда, иди-
от, румяная ты рожа!..
Фалалей подходит плача, утирая обеими руками глаза.
- Что ты сказал, когда сожрал свой пирог? повтори при всех!
Фалалей не отвечает и заливается горькими слезами.
- Так я скажу за тебя, коли так. Ты сказал, треснув себя по своему
набитому и неприличному брюху: "Натрескался пирога, как Мартын мыла!"
Помилуйте, полковник, разве говорят такими фразами в образованном об-
ществе, тем более в высшем? Сказал ты это иль нет? говори!
- Ска-зал!.. - подтверждает Фалалей, всхлипывая.
- Ну, так скажи мне теперь: разве Мартын ест мыло?
никак нельзя рассказывать господам. Он заливается самыми искренними сле-
зами, когда барыня падает в обморок или когда уж слишком забранят его
барина. Он сочувствует всякому несчастью. Иногда подходит к генеральше,
целует ее руки и просит, чтоб она не сердилась, - и генеральша велико-
душно прощает ему эти смелости. Он чувствителен до крайности, добр и
незлобив, как барашек, весел, как счастливый ребенок. Со стола ему пода-
ют подачку.
Он постоянно становится за стулом генеральши и ужасно любит сахар.
Когда ему дадут сахарцу, он тут же сгрызает его своими крепкими, белыми,
как молоко, зубами, и неописанное удовольствие сверкает в его веселых
голубых глазах и на всем его хорошеньком личике.
Долго гневался Фома Фомич; но, рассудив наконец, что гневом не
возьмешь, он вдруг решился быть благодетелем Фалалею. Разбранив сперва
дядю за то, что ему нет дела до образования дворовых людей, он решил не-
медленно обучать бедного мальчика нравственности, хорошим манерам и
французскому языку. "Как! - говорил он, защищая свою нелепую мысль
(мысль, приходившую в голову и не одному Фоме Фомичу, чему свидетелем
пишущий эти строки), - как! он всегда вверху при своей госпоже; вдруг
она, забыв, что он не понимает по-французски, скажет ему, например,
донн`е му`а мон мушуар - он должен и тут найтись и тут услужить!" Но
оказалось, что не только нельзя было Фалалея выучить по-французски, но
что повар Андрон, его дядя, бескорыстно старавшийся научить его русской
грамоте, давно уже махнул рукой и сложил азбуку на полку! Фалалей был до
того туп на книжное обучение, что не понимал решительно ничего. Мало то-
го: из этого даже вышла история. Дворовые стали дразнить Фалалея францу-
зом, а старик Гаврила, заслуженный камердинер дядюшки, открыто осмелился
отрицать пользу изучения французской грамоты. Дошло до Фомы Фомича, и,
разгневавшись, он, в наказание, заставил учиться по-французски самого
оппонента, Гаврилу. Вот с чего и взялась вся эта история о французском
языке, так рассердившая господина Бахчеева. Насчет манер было еще хуже:
Фома решительно не мог образовать по-своему Фалалея, который, несмотря
на запрещение, приходил по утрам рассказывать ему свои сны, что' Фома
Фомич, с своей стороны, находил в высшей степени неприличным и фамильяр-
ным. Но Фалалей упорно оставался Фалалеем. Разумеется, за все это прежде
всех доставалось дяде.
- Знаете ли, знаете ли, что он сегодня сделал? - кричит, бывало, Фо-
ма, для большего эффекта выбрав время, когда все в сборе. - Знаете ли,
полковник, до чего доходит ваше систематическое баловство? Сегодня он
сожрал кусок пирога, который вы ему дали за столом, и, знаете ли, что он
сказал после этого? Поди сюда, поди сюда, нелепая душа, поди сюда, иди-
от, румяная ты рожа!..
Фалалей подходит плача, утирая обеими руками глаза.
- Что ты сказал, когда сожрал свой пирог? повтори при всех!
Фалалей не отвечает и заливается горькими слезами.
- Так я скажу за тебя, коли так. Ты сказал, треснув себя по своему
набитому и неприличному брюху: "Натрескался пирога, как Мартын мыла!"
Помилуйте, полковник, разве говорят такими фразами в образованном об-
ществе, тем более в высшем? Сказал ты это иль нет? говори!
- Ска-зал!.. - подтверждает Фалалей, всхлипывая.
- Ну, так скажи мне теперь: разве Мартын ест мыло?