детелей, попурри какое-то, а Фома Фомич, как дурак, всему и пове-
рил! Столько сладких блюд ему нанесли, что другому бы совестно стало, а
Фома Фомич скушал все, что перед ним ни поставили, да и еще просит. Вот
вы увидите, всех нас съест, а виноват всему папочка! Гадкий, гадкий Фома
Фомич, прямо скажу, никого не боюсь! Он глуп, капризен, замарашка, неб-
лагодарный, жестокосердый, тиран, сплетник, лгунишка ... Ах, я бы непре-
менно, непременно, сейчас же прогнала его со двора, а папочка его обожа-
ет, а папочка от него без ума! ...
- Ах!.. - вскрикнула генеральша и покатилась в изнеможении на диван.
- Голубчик мой, Агафья Тимофеевна, ангел мой! - кричала Анфиса Пет-
ровна, - возьмите мой флакон! Воды, скорее воды!
- Воды, воды! - кричал дядя, - маменька, маменька, успокойтесь! на
коленях умоляю вас успокоиться!..
- На хлеб на воду вас посадить-с, да из темной комнаты не выпус-
кать-с... человекоубийцы вы эдакие! - прошипела на Сашеньку дрожавшая от
злости Перепелицына.
- И сяду на хлеб на воду, ничего не боюсь! - кричала Сашенька, в свою
очередь пришедшая в какое-то самозабвение. - Я папочку защищаю, потому
что он сам себя защитить не умеет. Кто он такой, кто он, ваш Фома Фомич,
перед папочкою? У папочки хлеб ест да папочку же унижает, неблагодарный!
Да я б его разорвала в куски, вашего Фому Фомича! На дуэль бы его вызва-
ла да тут бы и убила из двух пистолетов...
- Саша! Саша! - кричал в отчаянии дядя. - Еще одно слово - и я погиб,
безвозвратно погиб!
- Папочка! - вскричала Саша, вдруг стремительно бросаясь к отцу, за-
ливаясь слезами и крепко обвив его своими ручками, - папочка! ну вам ли,
доброму, прекрасному, веселому, умному, вам ли, вам ли так себя погу-
бить? Вам ли подчиняться этому скверному, неблагодарному человеку, быть
его игрушкой, на смех себя выставлять? Папочка, золотой мой папочка!..
Она зарыдала, закрыла лицо руками и выбежала из комнаты.
Началась страшная суматоха. Генеральша лежала в обмороке. Дядя стоял
перед ней на коленях и целовал ее руки. Девица Перепелицына увивалась
около них и бросала на нас злобные, но торжествующие взгляды. Анфиса
Петровна смачивала виски генеральши водою и возилась с своим флаконом.
Прасковья Ильинична трепетала и заливалась слезами; Ежевикин искал угол-
ка, куда бы забиться, а гувернантка стояла бледная, совершенно потеряв-
шись от страха. Один только Мизинчиков оставался совершенно по-прежнему.
Он встал, подошел к окну и принялся пристально смотреть в него, реши-
тельно не обращая внимания на всю эту сцену.
Вдруг генеральша приподнялась с дивана, выпрямилась и обмерила меня
грозным взглядом.
- Вон! - крикнула она, притопнув на меня ногою.
Я должен признаться, что этого совершенно не ожидал.
- Вон! вон из дому; вон! Зачем он приехал? чтоб и духу его не было!
вон!
- Маменька! маменька, что вы! да ведь это Сережа, - бормотал дядя,
дрожа всем телом от страха. - Ведь он, маменька, к нам в гости приехал.
- Какой Сережа? вздор! не хочу ничего слышать; вон! Это Коровкин. Я
уверена, что это Коровкин. Меня предчувствие не обманывает. Он приехал
Фому Фомича выживать; его и выписали для этого. Мое сердце предчувству-
ет... Вон, негодяй!
- Дядюшка, если так, - сказал я, захлебываясь от благородного негодо-
вания, - если так, то я... извините меня... - И я схватился за шляпу.
- Сергей, Сергей, что ты дел
рил! Столько сладких блюд ему нанесли, что другому бы совестно стало, а
Фома Фомич скушал все, что перед ним ни поставили, да и еще просит. Вот
вы увидите, всех нас съест, а виноват всему папочка! Гадкий, гадкий Фома
Фомич, прямо скажу, никого не боюсь! Он глуп, капризен, замарашка, неб-
лагодарный, жестокосердый, тиран, сплетник, лгунишка ... Ах, я бы непре-
менно, непременно, сейчас же прогнала его со двора, а папочка его обожа-
ет, а папочка от него без ума! ...
- Ах!.. - вскрикнула генеральша и покатилась в изнеможении на диван.
- Голубчик мой, Агафья Тимофеевна, ангел мой! - кричала Анфиса Пет-
ровна, - возьмите мой флакон! Воды, скорее воды!
- Воды, воды! - кричал дядя, - маменька, маменька, успокойтесь! на
коленях умоляю вас успокоиться!..
- На хлеб на воду вас посадить-с, да из темной комнаты не выпус-
кать-с... человекоубийцы вы эдакие! - прошипела на Сашеньку дрожавшая от
злости Перепелицына.
- И сяду на хлеб на воду, ничего не боюсь! - кричала Сашенька, в свою
очередь пришедшая в какое-то самозабвение. - Я папочку защищаю, потому
что он сам себя защитить не умеет. Кто он такой, кто он, ваш Фома Фомич,
перед папочкою? У папочки хлеб ест да папочку же унижает, неблагодарный!
Да я б его разорвала в куски, вашего Фому Фомича! На дуэль бы его вызва-
ла да тут бы и убила из двух пистолетов...
- Саша! Саша! - кричал в отчаянии дядя. - Еще одно слово - и я погиб,
безвозвратно погиб!
- Папочка! - вскричала Саша, вдруг стремительно бросаясь к отцу, за-
ливаясь слезами и крепко обвив его своими ручками, - папочка! ну вам ли,
доброму, прекрасному, веселому, умному, вам ли, вам ли так себя погу-
бить? Вам ли подчиняться этому скверному, неблагодарному человеку, быть
его игрушкой, на смех себя выставлять? Папочка, золотой мой папочка!..
Она зарыдала, закрыла лицо руками и выбежала из комнаты.
Началась страшная суматоха. Генеральша лежала в обмороке. Дядя стоял
перед ней на коленях и целовал ее руки. Девица Перепелицына увивалась
около них и бросала на нас злобные, но торжествующие взгляды. Анфиса
Петровна смачивала виски генеральши водою и возилась с своим флаконом.
Прасковья Ильинична трепетала и заливалась слезами; Ежевикин искал угол-
ка, куда бы забиться, а гувернантка стояла бледная, совершенно потеряв-
шись от страха. Один только Мизинчиков оставался совершенно по-прежнему.
Он встал, подошел к окну и принялся пристально смотреть в него, реши-
тельно не обращая внимания на всю эту сцену.
Вдруг генеральша приподнялась с дивана, выпрямилась и обмерила меня
грозным взглядом.
- Вон! - крикнула она, притопнув на меня ногою.
Я должен признаться, что этого совершенно не ожидал.
- Вон! вон из дому; вон! Зачем он приехал? чтоб и духу его не было!
вон!
- Маменька! маменька, что вы! да ведь это Сережа, - бормотал дядя,
дрожа всем телом от страха. - Ведь он, маменька, к нам в гости приехал.
- Какой Сережа? вздор! не хочу ничего слышать; вон! Это Коровкин. Я
уверена, что это Коровкин. Меня предчувствие не обманывает. Он приехал
Фому Фомича выживать; его и выписали для этого. Мое сердце предчувству-
ет... Вон, негодяй!
- Дядюшка, если так, - сказал я, захлебываясь от благородного негодо-
вания, - если так, то я... извините меня... - И я схватился за шляпу.
- Сергей, Сергей, что ты дел