аешь?.. Ну, вот теперь этот... Маменька!
ведь это Сережа!.. Сергей, помилуй! - кричал он, гоняясь за мной и си-
лясь отнять у меня шляпу, - ты мой гость, ты останешься - я хочу! Ведь
это она только так, - прибавил он шепотом, - ведь это она только когда
рассердится... Ты только теперь, первое время, спрячься куда-нибудь...
побудь где-нибудь - и ничего, все пройдет. Она тебя простит - уверяю те-
бя! Она добрая, а только так, заговаривается... Слышишь, она принимает
тебя за Коровкина, а потом простит, уверяю тебя... Ты чего? - закричал
он дрожавшему от страха Гавриле, вошедшему в комнату.
Гаврила вошел не один; с ним был дворовый парень, мальчик лет шест-
надцати, прехорошенький собой, взятый во двор за красоту, как узнал я
после. Звали его Фалалеем. Он был одет в какой-то особенный костюм, в
красной шелковой рубашке, обшитой по вороту позументом, с золотым галун-
ным поясом, в черных плисовых шароварах и в козловых сапожках, с красны-
ми отворотами. Этот костюм был затеей самой генеральши. Мальчик пре-
горько рыдал, и слезы одна за другой катились из больших голубых глаз
его.
- Это еще что? - вскричал дядя, - что случилось? Да говори же разбой-
ник!
- Фома Фомич велел быть сюда; сами вослед идут, - отвечал скорбный
Гаврила, - мне на экзамент, а он...
- А он?
- Плясал-с, - отвечал Гаврила плачевным голосом.
- Плясал! - вскрикнул в ужасе дядя.
- Пля-сал! - проревел Фалалей всхлипывая.
- Комаринского?
- Ко-ма-ринского!
- А Фома Фомич застал?
- Зас-тал!
- Дорезали! - вскрикнул дядя, - пропала моя голова! - и обеими руками
схватил себя за голову.
- Фома Фомич! - возвестил Видоплясов, входя в комнату.
Дверь отворилась, и Фома Фомич сам, своею собственною особою, предс-
тал перед озадаченной публикой.
VI
ПРО БЕЛОГО БЫКА И ПРО КОМАРИНСКОГО МУЖИКА
Но прежде, чем я буду иметь честь лично представить читателю вошедше-
го Фому Фомича, я считаю совершенно необходимым сказать несколько слов о
Фалалее и объяснить, что именно было ужасного в том, что он плясал кома-
ринского, а Фома Фомич застал его в этом веселом занятии. Фалалей был
дворовый мальчик, сирота с колыбели и крестник покойной жены моего дяди.
Дядя его очень любил. Одного этого совершенно достаточно было, чтоб Фома
Фомич, переселясь в Степанчиково и покорив себе дядю, возненавидел лю-
бимца его, Фалалея. Но мальчик как-то особенно понравился генеральше и,
несмотря на гнев Фомы Фомича, остался вверху, при господах: настояла в
этом сама генеральша, и Фома уступил, сохраняя в сердце своем обиду - он
все считал за обиду - и отмщая за нее ни в чем не виноватому дяде при
каждом удобном случае. Фалалей был удивительно хорош собой. У него было
лицо девичье, лицо красавицы деревенской девушки. Генеральша холила и
нежила его, дорожила им, как хорошенькой, редкой игрушкой; и еще неиз-
вестно, кого она больше любила: свою ли маленькую, курчавенькую собачку
Ами или Фалалея? Мы уже говорили о его костюме, который был ее изобрете-
нием. Барышни выдавали ему помаду, а парикмахер Кузьма обязан был зави-
вать ему по праздникам волосы. Этот мальчик был какое-то странное созда-
ние. Нельзя было назвать его совершенным идиотом или юродивым, но он был
до того наивен, до того правдив и простодушен, что иногда действительно
его можно было счесть дурачком. Он вмешивается в разговор господ, не за-
ботясь о том,
ведь это Сережа!.. Сергей, помилуй! - кричал он, гоняясь за мной и си-
лясь отнять у меня шляпу, - ты мой гость, ты останешься - я хочу! Ведь
это она только так, - прибавил он шепотом, - ведь это она только когда
рассердится... Ты только теперь, первое время, спрячься куда-нибудь...
побудь где-нибудь - и ничего, все пройдет. Она тебя простит - уверяю те-
бя! Она добрая, а только так, заговаривается... Слышишь, она принимает
тебя за Коровкина, а потом простит, уверяю тебя... Ты чего? - закричал
он дрожавшему от страха Гавриле, вошедшему в комнату.
Гаврила вошел не один; с ним был дворовый парень, мальчик лет шест-
надцати, прехорошенький собой, взятый во двор за красоту, как узнал я
после. Звали его Фалалеем. Он был одет в какой-то особенный костюм, в
красной шелковой рубашке, обшитой по вороту позументом, с золотым галун-
ным поясом, в черных плисовых шароварах и в козловых сапожках, с красны-
ми отворотами. Этот костюм был затеей самой генеральши. Мальчик пре-
горько рыдал, и слезы одна за другой катились из больших голубых глаз
его.
- Это еще что? - вскричал дядя, - что случилось? Да говори же разбой-
ник!
- Фома Фомич велел быть сюда; сами вослед идут, - отвечал скорбный
Гаврила, - мне на экзамент, а он...
- А он?
- Плясал-с, - отвечал Гаврила плачевным голосом.
- Плясал! - вскрикнул в ужасе дядя.
- Пля-сал! - проревел Фалалей всхлипывая.
- Комаринского?
- Ко-ма-ринского!
- А Фома Фомич застал?
- Зас-тал!
- Дорезали! - вскрикнул дядя, - пропала моя голова! - и обеими руками
схватил себя за голову.
- Фома Фомич! - возвестил Видоплясов, входя в комнату.
Дверь отворилась, и Фома Фомич сам, своею собственною особою, предс-
тал перед озадаченной публикой.
VI
ПРО БЕЛОГО БЫКА И ПРО КОМАРИНСКОГО МУЖИКА
Но прежде, чем я буду иметь честь лично представить читателю вошедше-
го Фому Фомича, я считаю совершенно необходимым сказать несколько слов о
Фалалее и объяснить, что именно было ужасного в том, что он плясал кома-
ринского, а Фома Фомич застал его в этом веселом занятии. Фалалей был
дворовый мальчик, сирота с колыбели и крестник покойной жены моего дяди.
Дядя его очень любил. Одного этого совершенно достаточно было, чтоб Фома
Фомич, переселясь в Степанчиково и покорив себе дядю, возненавидел лю-
бимца его, Фалалея. Но мальчик как-то особенно понравился генеральше и,
несмотря на гнев Фомы Фомича, остался вверху, при господах: настояла в
этом сама генеральша, и Фома уступил, сохраняя в сердце своем обиду - он
все считал за обиду - и отмщая за нее ни в чем не виноватому дяде при
каждом удобном случае. Фалалей был удивительно хорош собой. У него было
лицо девичье, лицо красавицы деревенской девушки. Генеральша холила и
нежила его, дорожила им, как хорошенькой, редкой игрушкой; и еще неиз-
вестно, кого она больше любила: свою ли маленькую, курчавенькую собачку
Ами или Фалалея? Мы уже говорили о его костюме, который был ее изобрете-
нием. Барышни выдавали ему помаду, а парикмахер Кузьма обязан был зави-
вать ему по праздникам волосы. Этот мальчик был какое-то странное созда-
ние. Нельзя было назвать его совершенным идиотом или юродивым, но он был
до того наивен, до того правдив и простодушен, что иногда действительно
его можно было счесть дурачком. Он вмешивается в разговор господ, не за-
ботясь о том,