Где именно ты ви-
дел такого Мартына, который ест мыло? Говори же, дай мне понятие об этом
феноменальном Мартыне!
Молчание.
- Я тебя спрашиваю, - пристает Фома, - кто именно этот Мартын? Я хочу
его видеть, хочу с ним познакомиться. Ну, кто же он? Регистратор, астро-
ном, пошехонец, поэт, каптенармус, дворовый человек - кто-нибудь должен
же быть. Отвечай!
- Дво-ро-вый че-ло-век, - отвечает наконец Фалалей, продолжая пла-
кать.
- Чей? чьих господ?
Но Фалалей не умеет сказать, чьих господ. Разумеется, кончается тем,
что Фома в сердцах убегает из комнаты и кричит, что его обидели; с гене-
ральшей начинаются припадки, а дядя клянет час своего рождения, просит у
всех прощения и всю остальную часть дня ходит на цыпочках в своих
собственных комнатах.
Как нарочно случилось так, что на другой же день после истории с Мар-
тыновым мылом Фалалей, принеся утром чай Фоме Фомичу и совершенно успев
забыть и Мартына и все вчерашнее горе, сообщил ему, что видел сон про
белого быка. Этого еще не доставало! Фома Фомич пришел в неописанное не-
годование, немедленно призвал дядю и начал распекать его за неприличие
сна, виденного его Фалалеем. В этот раз были приняты строгие меры: Фала-
лей был наказан; он стоял в углу на коленях. Настрого запретили ему ви-
деть такие грубые, мужицкие сны. " Я за что сержусь, - говорил Фома, -
кроме того, что он по-настоящему не должен бы сметь и подумать лезть ко
мне со своими снами, тем более с белым быком; кроме этого - согласитесь
сами, полковник, - что такое белый бык, как не доказательство грубости,
невежества, мужичества вашего неотесанного Фалалея? Каковы мысли, таковы
и сны. Разве не говорил я заранее, что из него ничего не выйдет и что не
следовало оставлять его вверху, при господах? Никогда, никогда не ра-
зовьете вы эту бессмысленную, простонародную душу во что-нибудь возвы-
шенное, поэтическое. Разве ты не можешь, - продолжал он, обращаясь к Фа-
лалею, - разве ты не можешь видеть во сне что-нибудь изящное, нежное,
облагороженное, какую-нибудь сцену из хорошего общества, например, хоть
господ, играющих в карты, или дам, прогуливающихся в прекрасном саду?"
Фалалей обещал непременно увидать в следующую ночь господ или дам, гуля-
ющих в прекрасном саду.
Ложась спать, Фалалей со слезами молил об этом бога и долго думал,
как бы сделать так, чтоб не видеть проклятого белого быка. Но надежды
человеческие обманчивы. Проснувшись на другое утро, он с ужасом вспом-
нил, что опять всю ночь ему снилось про ненавистного белого быка и не
приснилось ни одной дамы, гуляющей в прекрасном саду. В этот раз пос-
ледствия были особенные. Фома Фомич объявил решительно, что не верит
возможности подобного случая, возможности подобного повторения сна, а
что Фалалей нарочно подучен кем-нибудь из домашних, а может быть, и са-
мим полковником, чтоб сделать в пику Фоме Фомичу. Много было крику, уп-
реков и слез. Генеральша к вечеру захворала; весь дом повесил нос. Оста-
валась еще слабая надежда, что Фалалей в следующую, то есть в третью
ночь, непременно увидит что-нибудь из высшего общества. Каково же было
всеобщее негодование, когда целую неделю сряду, каждую божию ночь, Фала-
лей постоянно видел белого быка, и одного только белого быка! О высшем
обществе нечего было и думать.
Но всего интереснее было то, что Фалалей никак не мог догадаться сол-
гать: просто - сказать, что виде
дел такого Мартына, который ест мыло? Говори же, дай мне понятие об этом
феноменальном Мартыне!
Молчание.
- Я тебя спрашиваю, - пристает Фома, - кто именно этот Мартын? Я хочу
его видеть, хочу с ним познакомиться. Ну, кто же он? Регистратор, астро-
ном, пошехонец, поэт, каптенармус, дворовый человек - кто-нибудь должен
же быть. Отвечай!
- Дво-ро-вый че-ло-век, - отвечает наконец Фалалей, продолжая пла-
кать.
- Чей? чьих господ?
Но Фалалей не умеет сказать, чьих господ. Разумеется, кончается тем,
что Фома в сердцах убегает из комнаты и кричит, что его обидели; с гене-
ральшей начинаются припадки, а дядя клянет час своего рождения, просит у
всех прощения и всю остальную часть дня ходит на цыпочках в своих
собственных комнатах.
Как нарочно случилось так, что на другой же день после истории с Мар-
тыновым мылом Фалалей, принеся утром чай Фоме Фомичу и совершенно успев
забыть и Мартына и все вчерашнее горе, сообщил ему, что видел сон про
белого быка. Этого еще не доставало! Фома Фомич пришел в неописанное не-
годование, немедленно призвал дядю и начал распекать его за неприличие
сна, виденного его Фалалеем. В этот раз были приняты строгие меры: Фала-
лей был наказан; он стоял в углу на коленях. Настрого запретили ему ви-
деть такие грубые, мужицкие сны. " Я за что сержусь, - говорил Фома, -
кроме того, что он по-настоящему не должен бы сметь и подумать лезть ко
мне со своими снами, тем более с белым быком; кроме этого - согласитесь
сами, полковник, - что такое белый бык, как не доказательство грубости,
невежества, мужичества вашего неотесанного Фалалея? Каковы мысли, таковы
и сны. Разве не говорил я заранее, что из него ничего не выйдет и что не
следовало оставлять его вверху, при господах? Никогда, никогда не ра-
зовьете вы эту бессмысленную, простонародную душу во что-нибудь возвы-
шенное, поэтическое. Разве ты не можешь, - продолжал он, обращаясь к Фа-
лалею, - разве ты не можешь видеть во сне что-нибудь изящное, нежное,
облагороженное, какую-нибудь сцену из хорошего общества, например, хоть
господ, играющих в карты, или дам, прогуливающихся в прекрасном саду?"
Фалалей обещал непременно увидать в следующую ночь господ или дам, гуля-
ющих в прекрасном саду.
Ложась спать, Фалалей со слезами молил об этом бога и долго думал,
как бы сделать так, чтоб не видеть проклятого белого быка. Но надежды
человеческие обманчивы. Проснувшись на другое утро, он с ужасом вспом-
нил, что опять всю ночь ему снилось про ненавистного белого быка и не
приснилось ни одной дамы, гуляющей в прекрасном саду. В этот раз пос-
ледствия были особенные. Фома Фомич объявил решительно, что не верит
возможности подобного случая, возможности подобного повторения сна, а
что Фалалей нарочно подучен кем-нибудь из домашних, а может быть, и са-
мим полковником, чтоб сделать в пику Фоме Фомичу. Много было крику, уп-
реков и слез. Генеральша к вечеру захворала; весь дом повесил нос. Оста-
валась еще слабая надежда, что Фалалей в следующую, то есть в третью
ночь, непременно увидит что-нибудь из высшего общества. Каково же было
всеобщее негодование, когда целую неделю сряду, каждую божию ночь, Фала-
лей постоянно видел белого быка, и одного только белого быка! О высшем
обществе нечего было и думать.
Но всего интереснее было то, что Фалалей никак не мог догадаться сол-
гать: просто - сказать, что виде