ыми предложе-
ниями, что было с ним всегда, когда он начинал что-нибудь рассказывать
для удовольствия публики). Только что пришли, в тот же вечер отправляюсь
в спектакль. Превосходнейшая актриса была Куропаткина; потом еще с
штаб-ротмистром Зверковым бежала и пьесы не доиграла: так занавес и
опустили ... То есть бестия был этот Зверков, и попить и в картины за-
няться, и не то чтобы пьяница, а так, готов с товарищами разделить мину-
ту. Но как запьет настоящим образом, так уж тут все забыл: где живет, в
каком государстве, как самого зовут? - словом, решительно все; но в сущ-
ности превосходнейший малый ... Ну-с, сижу я в театре. В антракте встаю
и сталкиваюсь с прежним товарищем, Корноуховым ... Я вам скажу,
единственный малый. Лет, правда, шесть мы уж не видались. Ну, был в кам-
пании, увешан крестами; теперь, слышал недавно, - уже действительный
статский; в статскую службу перешел, до больших чинов дослужился ... Ну,
разумеется, обрадовались. То да се. А рядом с нами в ложе сидят три да-
мы; та, которая слева, рожа, каких свет не производил ... После узнал:
превосходнейшая женщина, мать семейства, осчастливила мужа ... Ну-с, вот
я, как дурак, и бряк Корноухову: "Скажи, брат, не знаешь ли, что это за
чучело выехала?" - "Которая это?" - "Да эта". - "Да это моя двоюродная
сестра". Тьфу, черт! Судите о моем положении! Я, чтоб поправиться: "Да
нет, говорю, не эта. Эк у тебя глаза! Вот та, которая оттуда сидит: кто
эта?" - "Это моя сестра". Тьфу ты пропасть! А сестра его, как нарочно,
розанчик-розанчиком, премилушка; так разодета: брошки, перчаточки, брас-
летики, - словом сказать, сидит херувимчиком; после вышла замуж за пре-
восходнейшего человека, Пыхтина; она с ним бежала, обвенчались без спро-
су; ну, а теперь все это как следует: и богато живут; отцы не нарадуют-
ся! ... Ну-с, вот. "Да нет! - кричу, а сам не знаю, куда провалиться, -
не эта!" - "Вот в середине-то которая?" - "Да, в середине". - "Ну, брат,
это жена моя" ... Между нами: объедение, а не дамочка! то есть так бы и
проглотил ее всю целиком от удовольствия ... "Ну, говорю, видал ты ког-
да-нибудь дурака? Так вот он перед тобой, и голова его тут же: руби, не
жалей!" Смеется. После спектакля меня познакомил и, должно быть, расска-
зал, проказник. Что-то очень смеялись! И, признаюсь, никогда еще так ве-
село не проводил время. Так вот как иногда, брат Фома, можно срезаться!
Ха-ха-ха-ха!
Но напрасно смеялся бедный дядя; тщетно обводил он кругом свой весе-
лый и добрый взгляд: мертвое молчание было ответом на его веселую исто-
рию. Фома Фомич сидел в мрачном безмолвии, а за ним и все; только Обнос-
кин слегка улыбался, предвидя гонку, которую зададут дяде. Дядя сконфу-
зился и покраснел. Того-то и желалось Фоме.
- Кончили ль вы? - спросил он наконец с важностью, обращаясь к скон-
фуженному рассказчику.
- Кончил, Фома.
- И рады?
- То есть как это рад, Фома? - с тоскою отвечал бедный дядя.
- Легче ли вам теперь? Довольны ли вы, что расстроили приятную лите-
ратурную беседу друзей, прервав их и тем удовлетворив мелкое свое само-
любие?
- Да полно же, Фома! Я вас же всех хотел развеселить, а ты ...
- Развеселить? - вскричал Фома, вдруг необыкновенно разгорячась, - но
вы способны навести уныние, а не развеселить. Развеселить! Но знаете ли,
что ваша история была почти безнравственна? Я уже не говорю: неприлична,
- это само собой ...
ниями, что было с ним всегда, когда он начинал что-нибудь рассказывать
для удовольствия публики). Только что пришли, в тот же вечер отправляюсь
в спектакль. Превосходнейшая актриса была Куропаткина; потом еще с
штаб-ротмистром Зверковым бежала и пьесы не доиграла: так занавес и
опустили ... То есть бестия был этот Зверков, и попить и в картины за-
няться, и не то чтобы пьяница, а так, готов с товарищами разделить мину-
ту. Но как запьет настоящим образом, так уж тут все забыл: где живет, в
каком государстве, как самого зовут? - словом, решительно все; но в сущ-
ности превосходнейший малый ... Ну-с, сижу я в театре. В антракте встаю
и сталкиваюсь с прежним товарищем, Корноуховым ... Я вам скажу,
единственный малый. Лет, правда, шесть мы уж не видались. Ну, был в кам-
пании, увешан крестами; теперь, слышал недавно, - уже действительный
статский; в статскую службу перешел, до больших чинов дослужился ... Ну,
разумеется, обрадовались. То да се. А рядом с нами в ложе сидят три да-
мы; та, которая слева, рожа, каких свет не производил ... После узнал:
превосходнейшая женщина, мать семейства, осчастливила мужа ... Ну-с, вот
я, как дурак, и бряк Корноухову: "Скажи, брат, не знаешь ли, что это за
чучело выехала?" - "Которая это?" - "Да эта". - "Да это моя двоюродная
сестра". Тьфу, черт! Судите о моем положении! Я, чтоб поправиться: "Да
нет, говорю, не эта. Эк у тебя глаза! Вот та, которая оттуда сидит: кто
эта?" - "Это моя сестра". Тьфу ты пропасть! А сестра его, как нарочно,
розанчик-розанчиком, премилушка; так разодета: брошки, перчаточки, брас-
летики, - словом сказать, сидит херувимчиком; после вышла замуж за пре-
восходнейшего человека, Пыхтина; она с ним бежала, обвенчались без спро-
су; ну, а теперь все это как следует: и богато живут; отцы не нарадуют-
ся! ... Ну-с, вот. "Да нет! - кричу, а сам не знаю, куда провалиться, -
не эта!" - "Вот в середине-то которая?" - "Да, в середине". - "Ну, брат,
это жена моя" ... Между нами: объедение, а не дамочка! то есть так бы и
проглотил ее всю целиком от удовольствия ... "Ну, говорю, видал ты ког-
да-нибудь дурака? Так вот он перед тобой, и голова его тут же: руби, не
жалей!" Смеется. После спектакля меня познакомил и, должно быть, расска-
зал, проказник. Что-то очень смеялись! И, признаюсь, никогда еще так ве-
село не проводил время. Так вот как иногда, брат Фома, можно срезаться!
Ха-ха-ха-ха!
Но напрасно смеялся бедный дядя; тщетно обводил он кругом свой весе-
лый и добрый взгляд: мертвое молчание было ответом на его веселую исто-
рию. Фома Фомич сидел в мрачном безмолвии, а за ним и все; только Обнос-
кин слегка улыбался, предвидя гонку, которую зададут дяде. Дядя сконфу-
зился и покраснел. Того-то и желалось Фоме.
- Кончили ль вы? - спросил он наконец с важностью, обращаясь к скон-
фуженному рассказчику.
- Кончил, Фома.
- И рады?
- То есть как это рад, Фома? - с тоскою отвечал бедный дядя.
- Легче ли вам теперь? Довольны ли вы, что расстроили приятную лите-
ратурную беседу друзей, прервав их и тем удовлетворив мелкое свое само-
любие?
- Да полно же, Фома! Я вас же всех хотел развеселить, а ты ...
- Развеселить? - вскричал Фома, вдруг необыкновенно разгорячась, - но
вы способны навести уныние, а не развеселить. Развеселить! Но знаете ли,
что ваша история была почти безнравственна? Я уже не говорю: неприлична,
- это само собой ...