в чистоте моего сердца, думал до сих пор, что оби-
таю в вашем доме как друг и как брат! Не сами ль, не сами ль вы змеиными
речами вашими тысячу раз уверяли меня в этой дружбе, в этом братстве?
Зачем же вы таинственно сплетали мне эти сети, в которые я попал, как
дурак? Зачем же во мраке копали вы мне эту волчью яму, в которую теперь
вы сами втолкнули меня? Зачем не поразили вы меня разом, еще прежде, од-
ним ударом этой дубины? Зачем в самом начале не свернули вы мне головы,
как какому-нибудь петуху, за то... ну, хоть, например, только за то, что
он не несет яиц? Да, именно так! Я стою за это сравнение, полковник, хо-
тя оно и взято из провинциального быта и напоминает собою тривиальный
тон современной литературы; потому стою за него, что в нем видна вся
бессмыслица обвинений ваших; ибо я столько же виноват перед вами, как и
этот предполагаемый петух, не угодивший своему легкомысленному владельцу
неснесеньем яиц! Помилуйте, полковник! разве платят другу иль брату
деньгами - и за что же? главное, за что же? "На, дескать, возлюбленный
брат мой, я обязан тебе: ты даже спасал мне жизнь: на тебе несколько иу-
диных сребреников, но только убирайся от меня с глаз долой!" Как наивно!
как грубо вы поступили со мною! Вы думали, что я жажду вашего золота,
тогда как я питал одни райские чувства составить ваше благополучие. О,
как разбили вы мое сердце! Благороднейшими чувствами моими вы играли,
как какой-нибудь мальчишка в какую-нибудь свайку! Давно-давно, полков-
ник, я уже предвидел все это, - вот почему я уже давным-давно задыхаюсь
от вашего хлеба, давлюсь этим хлебом! вот почему меня давили ваши пери-
ны, давили, а не лелеяли! вот почему ваш сахар, ваши конфекты были для
меня кайеннским перцем, а не конфектами! Нет, полковник! живите один,
благоденствуйте один и оставьте Фому идти своею скорбною дорогою, с меш-
ком на спине. Так и будет, полковник!
- Нет, Фома, нет! так не будет, так не может быть! - простонал совер-
шенно уничтоженный дядя.
- Да, полковник, да! именно так будет, потому что так должно быть.
Завтра же ухожу от вас. Рассыпьте ваши миллионы, устелите весь путь мой,
всю большую дорогу вплоть до Москвы кредитными билетами - и я гордо,
презрительно пройду по вашим билетам; эта самая нога, полковник, растоп-
чет, загрязнит, раздавит эти билеты, и Фома Опискин будет сыт одним бла-
городством своей души! Я сказал и доказал! Прощайте, полковник.
Про-щай-те, полковник!..
И Фома начал вновь подыматься с кресла.
- Прости, прости, Фома! забудь!.. - повторял дядя умоляющим голосом.
- "Прости"! Но к чему вам мое прощение? Ну, хорошо, положим, что я
вас и прощу: я христианин; я не могу не простить; я и теперь уже почти
вас простил. Но решите же сами: сообразно ли будет хоть сколько-нибудь с
здравым смыслом и благородством души, если я хоть на одну минуту оста-
нусь теперь в вашем доме? Ведь вы выгоняли меня!
- Сообразно, сообразно, Фома! уверяю тебя, что сообразно!
- Сообразно? Но равны ли мы теперь между собою? Неужели вы не понима-
ете, что я, так сказать, раздавил вас своим благородством, а вы раздави-
ли сами себя своим унизительным поступком? Вы раздавлены, а я вознесен.
Где же равенство? А разве можно быть друзьями без такого равенства? Го-
ворю это, испуская сердечный вопль, а не торжествуя, не возносясь над
вами, как вы, может быть, думаете.
- Но я и сам испускаю сердечны
таю в вашем доме как друг и как брат! Не сами ль, не сами ль вы змеиными
речами вашими тысячу раз уверяли меня в этой дружбе, в этом братстве?
Зачем же вы таинственно сплетали мне эти сети, в которые я попал, как
дурак? Зачем же во мраке копали вы мне эту волчью яму, в которую теперь
вы сами втолкнули меня? Зачем не поразили вы меня разом, еще прежде, од-
ним ударом этой дубины? Зачем в самом начале не свернули вы мне головы,
как какому-нибудь петуху, за то... ну, хоть, например, только за то, что
он не несет яиц? Да, именно так! Я стою за это сравнение, полковник, хо-
тя оно и взято из провинциального быта и напоминает собою тривиальный
тон современной литературы; потому стою за него, что в нем видна вся
бессмыслица обвинений ваших; ибо я столько же виноват перед вами, как и
этот предполагаемый петух, не угодивший своему легкомысленному владельцу
неснесеньем яиц! Помилуйте, полковник! разве платят другу иль брату
деньгами - и за что же? главное, за что же? "На, дескать, возлюбленный
брат мой, я обязан тебе: ты даже спасал мне жизнь: на тебе несколько иу-
диных сребреников, но только убирайся от меня с глаз долой!" Как наивно!
как грубо вы поступили со мною! Вы думали, что я жажду вашего золота,
тогда как я питал одни райские чувства составить ваше благополучие. О,
как разбили вы мое сердце! Благороднейшими чувствами моими вы играли,
как какой-нибудь мальчишка в какую-нибудь свайку! Давно-давно, полков-
ник, я уже предвидел все это, - вот почему я уже давным-давно задыхаюсь
от вашего хлеба, давлюсь этим хлебом! вот почему меня давили ваши пери-
ны, давили, а не лелеяли! вот почему ваш сахар, ваши конфекты были для
меня кайеннским перцем, а не конфектами! Нет, полковник! живите один,
благоденствуйте один и оставьте Фому идти своею скорбною дорогою, с меш-
ком на спине. Так и будет, полковник!
- Нет, Фома, нет! так не будет, так не может быть! - простонал совер-
шенно уничтоженный дядя.
- Да, полковник, да! именно так будет, потому что так должно быть.
Завтра же ухожу от вас. Рассыпьте ваши миллионы, устелите весь путь мой,
всю большую дорогу вплоть до Москвы кредитными билетами - и я гордо,
презрительно пройду по вашим билетам; эта самая нога, полковник, растоп-
чет, загрязнит, раздавит эти билеты, и Фома Опискин будет сыт одним бла-
городством своей души! Я сказал и доказал! Прощайте, полковник.
Про-щай-те, полковник!..
И Фома начал вновь подыматься с кресла.
- Прости, прости, Фома! забудь!.. - повторял дядя умоляющим голосом.
- "Прости"! Но к чему вам мое прощение? Ну, хорошо, положим, что я
вас и прощу: я христианин; я не могу не простить; я и теперь уже почти
вас простил. Но решите же сами: сообразно ли будет хоть сколько-нибудь с
здравым смыслом и благородством души, если я хоть на одну минуту оста-
нусь теперь в вашем доме? Ведь вы выгоняли меня!
- Сообразно, сообразно, Фома! уверяю тебя, что сообразно!
- Сообразно? Но равны ли мы теперь между собою? Неужели вы не понима-
ете, что я, так сказать, раздавил вас своим благородством, а вы раздави-
ли сами себя своим унизительным поступком? Вы раздавлены, а я вознесен.
Где же равенство? А разве можно быть друзьями без такого равенства? Го-
ворю это, испуская сердечный вопль, а не торжествуя, не возносясь над
вами, как вы, может быть, думаете.
- Но я и сам испускаю сердечны