ся он от меня и опять зашагал по
комнате.
- И черт знает, что вам вздумалось отдавать? - повернулся он вдруг ко
мне с страшным вызовом в лице.
- Я отдаю, чтоб потребовать у вас отчета! - завопил я в свою очередь.
- Убирайтесь вы прочь с вашими вечными словами и жестами! - затопал он
вдруг на меня, как бы в исступлении. - Я вас обоих давно хотел выгнать, вас
и вашего Версилова.
- Вы с ума сошли! - крикнул я. Да и было похоже на то.
- Вы меня измучили оба трескучими вашими фразами и все фразами,
фразами, фразами! Об чести, например! Тьфу! Я давно хотел порвать... Я рад,
рад, что пришла минута. Я считал себя связанным и краснел, что принужден
принимать вас... обоих! А теперь не считаю себя связанным ничем, ничем,
знайте это! Ваш Версилов подбивал меня напасть на Ахмакову и осрамить ее...
Не смейте же после того говорить у меня о чести. Потому что вы - люди
бесчестные... оба, оба; а вы разве не стыдились у меня брать мои деньги?
В глазах моих потемнело.
- Я брал у вас как товарищ, - начал я ужасно тихо, - вы предлагали
сами, и я поверил вашему расположению...
- Я вам - не товарищ! Я вам давал, да не для того, а вы сами знаете для
чего.
- Я брал в зачет версиловских; конечно, это глупо, но я...
- Вы не могли брать в зачет версиловских без его позволения, и я не мог
вам давать его деньги без его позволения... Я вам свои давал; и вы знали;
знали и брали; а я терпел ненавистную комедию и своем доме!
- Что такое я знал? Какая комедия? За что же вы мне давали?
- Pour vos beaux yeux, mon cousin! - захохотал он мне прямо в глаза.
- К черту! - завопил я, - возьмите все, вот вам и эта тысяча! Теперь -
квиты, и завтра...
И я бросил в него этой пачкой радужных, которую оставил было себе для
разживы. Пачка попала ему прямо в жилет и шлепнулась на пол. Он быстро,
огромными тремя шагами, подступил ко мне в упор.
- Посмеете ли вы сказать, - свирепо и раздельно, как по складам,
проговорил он, - что, брав мои деньги весь месяц, вы не знали, что ваша
сестра от меня беременна?
- Что? Как! - вскричал я, и вдруг мои ноги ослабели, и я бессильно
опустился на диван. Он мне сам говорил потом, что я побледнел буквально как
платок. Ум замешался во мне. Помню, мы все смотрели молча друг другу в лицо.
Как будто испуг прошел по его лицу; он вдруг наклонился, схватил меня за
плечи и стал меня поддерживать. Я слишком помню его неподвижную улыбку; в
ней были недоверчивость и удивление. Да, он никак не ожидал такого эффекта
своих слов, потому что был убежден в моей виновности.
Кончилось обмороком, но на одну лишь минуту; я опомнился, приподнялся
на ноги, глядел на него и соображал - и вдруг вся истина открылась столь
долго спавшему уму моему! Если б мне сказали заранее и спросили: "Что бы я
сделал с ним в ту минуту?" - я бы наверно ответил, что растерзал бы его на
части. Но вышло совсем иное, и совсем не по моей воле: я вдруг закрыл лицо
обеими руками и горько, навзрыд, заплакал. Само так вышло! В молодом
человеке сказался вдруг маленький ребенок. Маленький ребенок, значит, жил
еще тогда в душе моей на целую половину. Я упал на диван и всхлипывал.
"Лиза! Лиза! Бедная, несчастная!" Князь вдруг и совершенно поверил.
- Боже, как я виноват перед вами! - вскричал он с глубокою горестью. -
О, как гнусно я думал об вас в моей мнительности..
комнате.
- И черт знает, что вам вздумалось отдавать? - повернулся он вдруг ко
мне с страшным вызовом в лице.
- Я отдаю, чтоб потребовать у вас отчета! - завопил я в свою очередь.
- Убирайтесь вы прочь с вашими вечными словами и жестами! - затопал он
вдруг на меня, как бы в исступлении. - Я вас обоих давно хотел выгнать, вас
и вашего Версилова.
- Вы с ума сошли! - крикнул я. Да и было похоже на то.
- Вы меня измучили оба трескучими вашими фразами и все фразами,
фразами, фразами! Об чести, например! Тьфу! Я давно хотел порвать... Я рад,
рад, что пришла минута. Я считал себя связанным и краснел, что принужден
принимать вас... обоих! А теперь не считаю себя связанным ничем, ничем,
знайте это! Ваш Версилов подбивал меня напасть на Ахмакову и осрамить ее...
Не смейте же после того говорить у меня о чести. Потому что вы - люди
бесчестные... оба, оба; а вы разве не стыдились у меня брать мои деньги?
В глазах моих потемнело.
- Я брал у вас как товарищ, - начал я ужасно тихо, - вы предлагали
сами, и я поверил вашему расположению...
- Я вам - не товарищ! Я вам давал, да не для того, а вы сами знаете для
чего.
- Я брал в зачет версиловских; конечно, это глупо, но я...
- Вы не могли брать в зачет версиловских без его позволения, и я не мог
вам давать его деньги без его позволения... Я вам свои давал; и вы знали;
знали и брали; а я терпел ненавистную комедию и своем доме!
- Что такое я знал? Какая комедия? За что же вы мне давали?
- Pour vos beaux yeux, mon cousin! - захохотал он мне прямо в глаза.
- К черту! - завопил я, - возьмите все, вот вам и эта тысяча! Теперь -
квиты, и завтра...
И я бросил в него этой пачкой радужных, которую оставил было себе для
разживы. Пачка попала ему прямо в жилет и шлепнулась на пол. Он быстро,
огромными тремя шагами, подступил ко мне в упор.
- Посмеете ли вы сказать, - свирепо и раздельно, как по складам,
проговорил он, - что, брав мои деньги весь месяц, вы не знали, что ваша
сестра от меня беременна?
- Что? Как! - вскричал я, и вдруг мои ноги ослабели, и я бессильно
опустился на диван. Он мне сам говорил потом, что я побледнел буквально как
платок. Ум замешался во мне. Помню, мы все смотрели молча друг другу в лицо.
Как будто испуг прошел по его лицу; он вдруг наклонился, схватил меня за
плечи и стал меня поддерживать. Я слишком помню его неподвижную улыбку; в
ней были недоверчивость и удивление. Да, он никак не ожидал такого эффекта
своих слов, потому что был убежден в моей виновности.
Кончилось обмороком, но на одну лишь минуту; я опомнился, приподнялся
на ноги, глядел на него и соображал - и вдруг вся истина открылась столь
долго спавшему уму моему! Если б мне сказали заранее и спросили: "Что бы я
сделал с ним в ту минуту?" - я бы наверно ответил, что растерзал бы его на
части. Но вышло совсем иное, и совсем не по моей воле: я вдруг закрыл лицо
обеими руками и горько, навзрыд, заплакал. Само так вышло! В молодом
человеке сказался вдруг маленький ребенок. Маленький ребенок, значит, жил
еще тогда в душе моей на целую половину. Я упал на диван и всхлипывал.
"Лиза! Лиза! Бедная, несчастная!" Князь вдруг и совершенно поверил.
- Боже, как я виноват перед вами! - вскричал он с глубокою горестью. -
О, как гнусно я думал об вас в моей мнительности..