ердым и
убежденным голосом.
- Как в чем? Да мне-то что теперь делать? - вот хоть бы этот вопрос! А
ты говоришь: "в чем же?" Я не знаю, как поступить! Я не знаю, как в этих
случаях поступают братья... Я знаю, что заставляют жениться с пистолетом в
руке... Поступлю, как надо честному человеку! А я вот и не знаю, как тут
надо поступить честному человеку!.. Почему? Потому что мы - не дворяне, а он
- князь и делает там свою карьеру; он нас, честных-то людей, и слушать не
станет. Мы - даже и не братья с тобой, а незаконнорожденные какие-то, без
фамилии, дети дворового; а князья разве женятся на дворовых? О, гадость! И,
сверх того, ты сидишь и на меня теперь удивляешься.
- Я верю, что ты мучишься, - покраснела опять Лиза, - но ты торопишься
и сам себя мучаешь.
- Торопишься? Да неужели же я недостаточно опоздал, по-твоему! Тебе ли,
тебе ли, Лиза, мне так говорить? - увлекся я наконец полным негодованием. -
А сколько я вынес позору, и как этот князь должен был меня презирать! О, мне
теперь все ясно, и вся эта картина передо мной: он вполне вообразил, что я
уже давно догадался о его связи с тобой, но молчу или даже подымаю нос и
похваляюсь "честью" - вот что он даже мог обо мне подумать! И за сестру, за
позор сестры беру деньги! Вот что ему было омерзительно видеть, и я его
оправдываю вполне: каждый день видать и принимать подлеца, потому что он -
ей брат, да еще говорит о чести... это сердце иссохнет, хоть бы и его
сердце! И ты все это допустила, ты не предупредила меня! Он до того презирал
меня, что говорил обо мне Стебелькову и сам сказал мне вчера, что хотел нас
обоих с Версиловым выгнать. А Стебельков-то! "Анна Андреевна ведь - такая же
вам сестрица, как и Лизавета Макаровна", да еще кричит мне вслед: "Мои
деньги лучше". А я-то, я-то нахально разваливался у него на диванах и лез,
как ровня, к его знакомым, черт бы их взял! И ты все это допустила! Пожалуй,
и Дарзан теперь знает, судя по крайней мере по тону его вчера вечером...
Все, все знают, кроме меня!
- Никто ничего не знает, никому из знакомых он не говорил и не мог
сказать, - прервала меня Лиза, - а про Стебельков этого я знаю только, что
Стебельков его мучит и что Стебельков этот мог разве лишь догадаться... А о
тебе я ему несколько раз говорила, и он вполне мне верил, что тебе ничего не
известно, и вот только не знаю, почему и как это у вас вчера вышло.
- О, по крайней мере я с ним вчера расплатился, и хоть это с сердца
долой! Лиза, знает мама? Да как не знать: вчера-то, вчера-то она поднялась
на меня!.. Ах, Лиза! Да неужто ты решительно во всем себя считаешь правой,
так-таки ни капли не винишь себя? Я не знаю, как это судят по-теперешнему и
каких ты мыслей, то есть насчет меня, мамы, брата, отца... Знает Версилов?
- Мама ему ничего не говорила; он не спрашивает; верно, не хочет
спрашивать.
- Знает, да не хочет знать, это - так, это на него похоже! Ну, пусть ты
осмеиваешь роль брата, глупого брата, когда он говорит о пистолетах, но
мать, мать? Неужели ты не подумала, Лиза, что это - маме укор? Я всю ночь об
этом промучился; первая мысль мамы теперь: "Это - потому, что я тоже была
виновата, а какова мать - такова и дочь!"
- О, как это злобно и жестоко ты сказал! - вскричала Лиза с
прорвавшимися из глаз слезами, встала и быстро пошла к двери.
- Стой, стой! - обхватил я ее, посадил опять и сел
убежденным голосом.
- Как в чем? Да мне-то что теперь делать? - вот хоть бы этот вопрос! А
ты говоришь: "в чем же?" Я не знаю, как поступить! Я не знаю, как в этих
случаях поступают братья... Я знаю, что заставляют жениться с пистолетом в
руке... Поступлю, как надо честному человеку! А я вот и не знаю, как тут
надо поступить честному человеку!.. Почему? Потому что мы - не дворяне, а он
- князь и делает там свою карьеру; он нас, честных-то людей, и слушать не
станет. Мы - даже и не братья с тобой, а незаконнорожденные какие-то, без
фамилии, дети дворового; а князья разве женятся на дворовых? О, гадость! И,
сверх того, ты сидишь и на меня теперь удивляешься.
- Я верю, что ты мучишься, - покраснела опять Лиза, - но ты торопишься
и сам себя мучаешь.
- Торопишься? Да неужели же я недостаточно опоздал, по-твоему! Тебе ли,
тебе ли, Лиза, мне так говорить? - увлекся я наконец полным негодованием. -
А сколько я вынес позору, и как этот князь должен был меня презирать! О, мне
теперь все ясно, и вся эта картина передо мной: он вполне вообразил, что я
уже давно догадался о его связи с тобой, но молчу или даже подымаю нос и
похваляюсь "честью" - вот что он даже мог обо мне подумать! И за сестру, за
позор сестры беру деньги! Вот что ему было омерзительно видеть, и я его
оправдываю вполне: каждый день видать и принимать подлеца, потому что он -
ей брат, да еще говорит о чести... это сердце иссохнет, хоть бы и его
сердце! И ты все это допустила, ты не предупредила меня! Он до того презирал
меня, что говорил обо мне Стебелькову и сам сказал мне вчера, что хотел нас
обоих с Версиловым выгнать. А Стебельков-то! "Анна Андреевна ведь - такая же
вам сестрица, как и Лизавета Макаровна", да еще кричит мне вслед: "Мои
деньги лучше". А я-то, я-то нахально разваливался у него на диванах и лез,
как ровня, к его знакомым, черт бы их взял! И ты все это допустила! Пожалуй,
и Дарзан теперь знает, судя по крайней мере по тону его вчера вечером...
Все, все знают, кроме меня!
- Никто ничего не знает, никому из знакомых он не говорил и не мог
сказать, - прервала меня Лиза, - а про Стебельков этого я знаю только, что
Стебельков его мучит и что Стебельков этот мог разве лишь догадаться... А о
тебе я ему несколько раз говорила, и он вполне мне верил, что тебе ничего не
известно, и вот только не знаю, почему и как это у вас вчера вышло.
- О, по крайней мере я с ним вчера расплатился, и хоть это с сердца
долой! Лиза, знает мама? Да как не знать: вчера-то, вчера-то она поднялась
на меня!.. Ах, Лиза! Да неужто ты решительно во всем себя считаешь правой,
так-таки ни капли не винишь себя? Я не знаю, как это судят по-теперешнему и
каких ты мыслей, то есть насчет меня, мамы, брата, отца... Знает Версилов?
- Мама ему ничего не говорила; он не спрашивает; верно, не хочет
спрашивать.
- Знает, да не хочет знать, это - так, это на него похоже! Ну, пусть ты
осмеиваешь роль брата, глупого брата, когда он говорит о пистолетах, но
мать, мать? Неужели ты не подумала, Лиза, что это - маме укор? Я всю ночь об
этом промучился; первая мысль мамы теперь: "Это - потому, что я тоже была
виновата, а какова мать - такова и дочь!"
- О, как это злобно и жестоко ты сказал! - вскричала Лиза с
прорвавшимися из глаз слезами, встала и быстро пошла к двери.
- Стой, стой! - обхватил я ее, посадил опять и сел