й, он очень зовет тебя, и не обижайся после вчерашнего: он сегодня не
так здоров и весь день дома. Он взаправду нездоров, Аркадий: не подумай, что
отговорка. Он меня нарочно прислал и просил передать, что "нуждается" в
тебе, что ему много надо сказать тебе, а у тебя здесь, на этой квартире,
будет неловко. Ну, прощай! Ах, Аркадий, стыдно мне только говорить, а я шла
сюда и ужасна боялась, что ты меня разлюбил, все крестилась дорогою, а ты -
такой добрый, милый! Не забуду тебе этого никогда! Я к маме. А ты его полюби
хоть немножко, а?
Я горячо ее обнял и сказал ей:
- Я, Лиза, думаю, что ты - крепкий характер. Да, я верю, что не ты за
ним ходишь, а он за тобой ходит, только все-таки...
- Только все-таки "за что ты его полюбила - вот вопрос!" - подхватила,
вдруг усмехнувшись шаловливо, как прежде, Лиза и ужасно похоже на меня
произнесла "вот вопрос!". И при этом, совершенно как я делаю при этой фразе,
подняла указательный палец перед глазами. Мы расцеловались, но, когда она
вышла, у меня опять защемило сердце.
II.
Замечу здесь лишь для себя: были, например, мгновения, по уходе Лизы,
когда самые неожиданные мысли целой толпой приходили мне в голову, и я даже
был ими очень доволен. "Ну, что я хлопочу, - думал я, - мне-то что? У всех
так или почти. Что ж такое, что с Лизой это случилось? Что я "честь
семейства", что ли, должен спасти?" Отмечаю все эти подлости, чтоб показать,
до какой степени я еще не укреплен был в разумении зла и добра. Спасало лишь
чувство: я знал, что Лиза несчастна, что мама несчастна, и знал это
чувством, когда вспоминал про них, а потому и чувствовал, что все, что
случилось, должно быть нехорошо.
Теперь предупрежу, что события с этого дня до самой катастрофы моей
болезни пустились с такою быстротой, что мне, припоминая теперь, даже самому
удивительно, как мог я устоять перед ними, как не задавила меня судьба. Они
обессилили мой ум и даже чувства, и если б я под конец, не устояв, совершил
преступление (а преступление чуть-чуть не совершилось), то присяжные, весьма
может быть, оправдали бы меня. Но постараюсь описать в строгом порядке, хотя
предупреждаю, что тогда в мыслях моих мало было порядка. События налегли,
как ветер, и мысли мои закрутились в уме, как осенние сухие листья. Так как
я весь состоял из чужих мыслей, то где мне было взять своих, когда они
потребовались для самостоятельного решения? Руководителя же совсем не было.
К князю я решил пойти вечером, чтобы обо всем переговорить на полной
свободе, а до вечера оставался дома. Но в сумерки получил по городской почте
опять записку от Стебельков, в три строки, с настоятельною и
"убедительнейшею" просьбою посетить его завтра утром часов в одиннадцать для
"самоважнейших дел, и сами увидите, что за делом". Обдумав, я решил
поступить судя но обстоятельствам, так как до завтра было еще далеко.
Было уже восемь часов; я бы давно пошел, но все поджидал Версилова:
хотелось ему многое выразить, и сердце у меня горело. Но Версилов не
приходил и не пришел. К маме и к Лизе мне показываться пока нельзя было, да
и Версилова, чувствовалось мне, наверно весь день там не было. Я пошел
пешком, и мне уже на пути пришло в голову заглянуть во вчерашний трактир на
канаве. Как раз Версилов сидел на вчерашнем своем месте.
- Я так и думал, что ты сюда придешь, - странно улыбнувшись и с
так здоров и весь день дома. Он взаправду нездоров, Аркадий: не подумай, что
отговорка. Он меня нарочно прислал и просил передать, что "нуждается" в
тебе, что ему много надо сказать тебе, а у тебя здесь, на этой квартире,
будет неловко. Ну, прощай! Ах, Аркадий, стыдно мне только говорить, а я шла
сюда и ужасна боялась, что ты меня разлюбил, все крестилась дорогою, а ты -
такой добрый, милый! Не забуду тебе этого никогда! Я к маме. А ты его полюби
хоть немножко, а?
Я горячо ее обнял и сказал ей:
- Я, Лиза, думаю, что ты - крепкий характер. Да, я верю, что не ты за
ним ходишь, а он за тобой ходит, только все-таки...
- Только все-таки "за что ты его полюбила - вот вопрос!" - подхватила,
вдруг усмехнувшись шаловливо, как прежде, Лиза и ужасно похоже на меня
произнесла "вот вопрос!". И при этом, совершенно как я делаю при этой фразе,
подняла указательный палец перед глазами. Мы расцеловались, но, когда она
вышла, у меня опять защемило сердце.
II.
Замечу здесь лишь для себя: были, например, мгновения, по уходе Лизы,
когда самые неожиданные мысли целой толпой приходили мне в голову, и я даже
был ими очень доволен. "Ну, что я хлопочу, - думал я, - мне-то что? У всех
так или почти. Что ж такое, что с Лизой это случилось? Что я "честь
семейства", что ли, должен спасти?" Отмечаю все эти подлости, чтоб показать,
до какой степени я еще не укреплен был в разумении зла и добра. Спасало лишь
чувство: я знал, что Лиза несчастна, что мама несчастна, и знал это
чувством, когда вспоминал про них, а потому и чувствовал, что все, что
случилось, должно быть нехорошо.
Теперь предупрежу, что события с этого дня до самой катастрофы моей
болезни пустились с такою быстротой, что мне, припоминая теперь, даже самому
удивительно, как мог я устоять перед ними, как не задавила меня судьба. Они
обессилили мой ум и даже чувства, и если б я под конец, не устояв, совершил
преступление (а преступление чуть-чуть не совершилось), то присяжные, весьма
может быть, оправдали бы меня. Но постараюсь описать в строгом порядке, хотя
предупреждаю, что тогда в мыслях моих мало было порядка. События налегли,
как ветер, и мысли мои закрутились в уме, как осенние сухие листья. Так как
я весь состоял из чужих мыслей, то где мне было взять своих, когда они
потребовались для самостоятельного решения? Руководителя же совсем не было.
К князю я решил пойти вечером, чтобы обо всем переговорить на полной
свободе, а до вечера оставался дома. Но в сумерки получил по городской почте
опять записку от Стебельков, в три строки, с настоятельною и
"убедительнейшею" просьбою посетить его завтра утром часов в одиннадцать для
"самоважнейших дел, и сами увидите, что за делом". Обдумав, я решил
поступить судя но обстоятельствам, так как до завтра было еще далеко.
Было уже восемь часов; я бы давно пошел, но все поджидал Версилова:
хотелось ему многое выразить, и сердце у меня горело. Но Версилов не
приходил и не пришел. К маме и к Лизе мне показываться пока нельзя было, да
и Версилова, чувствовалось мне, наверно весь день там не было. Я пошел
пешком, и мне уже на пути пришло в голову заглянуть во вчерашний трактир на
канаве. Как раз Версилов сидел на вчерашнем своем месте.
- Я так и думал, что ты сюда придешь, - странно улыбнувшись и с