но, что так, мой друг, а впрочем... а впрочем, тебе, кажется, пора
туда, куда ты идешь. У меня, видишь ли, все голова болит. Прикажу "Лючию". Я
люблю торжественность скуки, а впрочем, я уже говорил тебе это... Повторяюсь
непростительно... Впрочем, может быть, и уйду отсюда. Я люблю тебя, мой
милый, но прощай; когда у меня голова болит или зубы, я всегда жажду
уединения.
На лице его показалась какая-то мучительная складка; верю теперь, что у
него болела тогда голова, особенно голова...
- До завтра, - сказал я.
- Что такое до завтра и что будет завтра? - криво усмехнулся он.
- Приду к вам, или вы ко мне.
- Нет, я к тебе не приду, а ты ко мне прибежишь... В лице его было
что-то слишком уж недоброе, но мне было даже не до него: такое происшествие!
III.
Князь был действительно нездоров и сидел дома один с обвязанной мокрым
полотенцем головой. Он очень ждал меня; но не голова одна у него болела, а
скорее он весь был болен нравственно. Предупреждаю опять: во все это
последнее время, и вплоть до катастрофы, мне как-то пришлось встречаться
сплошь с людьми, до того возбужденными, что все они были чуть не помешанные,
так что я сам поневоле должен был как бы заразиться. Я, признаюсь, пришел с
дурными чувствами, да и стыдно мне было очень того, что я вчера перед ним
расплакался. Да и все-таки они так ловко с Лизой сумели меня обмануть, что я
не мог же не видеть в себе глупца. Словом, когда я вошел к нему, в душе моей
звучали фальшивые струны. Но все это напускное и фальшивое соскочило быстро.
Я должен отдать ему справедливость: как скоро падала и разбивалась его
мнительность, то он уже отдавался окончательно; в нем сказывались черты
почти младенческой ласковости, доверчивости и любви. Он со слезами поцеловал
меня и тотчас же начал говорить о деле... Да, я действительно был ему очень
нужен: в словах его и в течении идей было чрезвычайно много беспорядка.
Он совершенно твердо заявил мне о своем намерении жениться на Лизе, и
как можно скорей. "То, что она не дворянка, поверьте, не смущало меня ни
минуты, - сказал он мне, - мой дед женат был на дворовой девушке, певице на
собственном крепостном театре одного соседа-помещика. Конечно, мое семейство
питало насчет меня своего рода надежды, но им придется теперь уступить, да и
борьбы никакой не будет. Я хочу разорвать, разорвать со всем теперешним
окончательно! Все другое, все по-новому! Я не понимаю, за что меня полюбила
ваша сестра; но, уж конечно, я без нее, может быть, не жил бы теперь на
свете. Клянусь вам от глубины души, что я смотрю теперь на встречу мою с ней
в Луге как на перст провидения. Я думаю, она полюбила меня за
"беспредельность моего падения"... впрочем, поймете ли вы это, Аркадий
Макарович?" - Совершенно! - произнес я в высшей степени убежденным голосом.
Я сидел в креслах перед столом, а он ходил по комнате.
- Я должен вам рассказать весь этот факт нашей встречи без утайки.
Началось с моей душевной тайны, которую она одна только и узнала, потому что
одной только ей я и решился поверить. И никто до сих пор не знает. В Лугу
тогда я попал с отчаянием в душе и жил у Столбеевой, не знаю зачем, может
быть, искал полнейшего уединения. Я тогда только что оставил службу в -м
полку. В полк этот я поступил, воротясь из-за границы, после той встречи за
границей с Андреем Петровичем. У меня были тогда деньги,
туда, куда ты идешь. У меня, видишь ли, все голова болит. Прикажу "Лючию". Я
люблю торжественность скуки, а впрочем, я уже говорил тебе это... Повторяюсь
непростительно... Впрочем, может быть, и уйду отсюда. Я люблю тебя, мой
милый, но прощай; когда у меня голова болит или зубы, я всегда жажду
уединения.
На лице его показалась какая-то мучительная складка; верю теперь, что у
него болела тогда голова, особенно голова...
- До завтра, - сказал я.
- Что такое до завтра и что будет завтра? - криво усмехнулся он.
- Приду к вам, или вы ко мне.
- Нет, я к тебе не приду, а ты ко мне прибежишь... В лице его было
что-то слишком уж недоброе, но мне было даже не до него: такое происшествие!
III.
Князь был действительно нездоров и сидел дома один с обвязанной мокрым
полотенцем головой. Он очень ждал меня; но не голова одна у него болела, а
скорее он весь был болен нравственно. Предупреждаю опять: во все это
последнее время, и вплоть до катастрофы, мне как-то пришлось встречаться
сплошь с людьми, до того возбужденными, что все они были чуть не помешанные,
так что я сам поневоле должен был как бы заразиться. Я, признаюсь, пришел с
дурными чувствами, да и стыдно мне было очень того, что я вчера перед ним
расплакался. Да и все-таки они так ловко с Лизой сумели меня обмануть, что я
не мог же не видеть в себе глупца. Словом, когда я вошел к нему, в душе моей
звучали фальшивые струны. Но все это напускное и фальшивое соскочило быстро.
Я должен отдать ему справедливость: как скоро падала и разбивалась его
мнительность, то он уже отдавался окончательно; в нем сказывались черты
почти младенческой ласковости, доверчивости и любви. Он со слезами поцеловал
меня и тотчас же начал говорить о деле... Да, я действительно был ему очень
нужен: в словах его и в течении идей было чрезвычайно много беспорядка.
Он совершенно твердо заявил мне о своем намерении жениться на Лизе, и
как можно скорей. "То, что она не дворянка, поверьте, не смущало меня ни
минуты, - сказал он мне, - мой дед женат был на дворовой девушке, певице на
собственном крепостном театре одного соседа-помещика. Конечно, мое семейство
питало насчет меня своего рода надежды, но им придется теперь уступить, да и
борьбы никакой не будет. Я хочу разорвать, разорвать со всем теперешним
окончательно! Все другое, все по-новому! Я не понимаю, за что меня полюбила
ваша сестра; но, уж конечно, я без нее, может быть, не жил бы теперь на
свете. Клянусь вам от глубины души, что я смотрю теперь на встречу мою с ней
в Луге как на перст провидения. Я думаю, она полюбила меня за
"беспредельность моего падения"... впрочем, поймете ли вы это, Аркадий
Макарович?" - Совершенно! - произнес я в высшей степени убежденным голосом.
Я сидел в креслах перед столом, а он ходил по комнате.
- Я должен вам рассказать весь этот факт нашей встречи без утайки.
Началось с моей душевной тайны, которую она одна только и узнала, потому что
одной только ей я и решился поверить. И никто до сих пор не знает. В Лугу
тогда я попал с отчаянием в душе и жил у Столбеевой, не знаю зачем, может
быть, искал полнейшего уединения. Я тогда только что оставил службу в -м
полку. В полк этот я поступил, воротясь из-за границы, после той встречи за
границей с Андреем Петровичем. У меня были тогда деньги,