а месяца, а потому я
хочу, чтобы вы, как брат Лизы, все это узнали: я ездил к Анне Андреевне с
тем, чтоб сделать ей предложение, а не отказываться.
- Может ли быть? Но Лиза говорила...
- Я обманул Лизу.
- Позвольте: вы сделали формальное предложение, и Анна Андреевна
отказала вам? Так ли? Так ли? Подробности для меня чрезвычайно важны, князь.
- Нет, я предложения не делал совсем, но лишь потому, что не успел; она
сама предупредила меня, - не в прямых, конечно, словах, но, однако же, в
слишком прозрачных и ясных дала мне "деликатно" понять, что идея эта впредь
невозможна.
- Значит, все равно что не делали предложения и гордость ваша не
пострадала!
- Неужели вы можете так рассуждать! А суд собственной совести, а Лиза,
которую я обманул и... хотел бросить, стало быть? А обет, данный себе и
всему роду моих предков, - возродиться и выкупить все прежние подлости!
Умоляю вас, не говорите ей про это. Может быть, она этого одного не в
состоянии была бы простить мне! Я со вчерашнего болен. А главное, кажется,
теперь уже все кончено и последний из князей Сокольских отправится в
каторгу. Бедная Лиза! Я очень ждал вас весь день, Аркадий Макарович, чтоб
открыть вам, как брату Лизы, то, чего она еще не знает. Я - уголовный
преступник и участвую в подделке фальшивых акций -ской железной дороги.
- Это что еще! Как в каторгу? - вскочил я, в ужасе смотря на него. Лицо
его выражало глубочайшую, мрачную, безысходную горесть.
- Сядьте, - сказал он и сам сел в кресла напротив. - Во-первых, узнайте
факт: год с лишком назад, вот в то самое лето Эмса, Лидии и Катерины
Николавны, и потом Парижа, именно в то время, когда я отправился на два
месяца в Париж, в Париже мне недостало, разумеется, денег. Тут как раз
подвернулся Стебельков, которого я, впрочем, и прежде знал. Он дал мне денег
и обещал еще дать, но просил и с своей стороны помочь ему: ему нужен был
артист, рисовальщик, гравер, литограф и прочее, химик и техник, и - с
известными целями. О целях он высказался даже с первого раза довольно
прозрачно. И что ж? он знал мой характер - меня все это только рассмешило.
Дело в том, что мне еще со школьной скамьи был знаком один, в настоящее
время русский эмигрант, не русского, впрочем, происхождения и проживающий
где-то в Гамбурге. В России он раз уже был замешан в одной истории по
подделке бумаг. Вот на этого-то человека и рассчитывал Стебельков, но
потребовалась к нему рекомендация, и он обратился ко мне. Я дал ему две
строки и тотчас забыл о них. Потом он еще и еще раз встречался со мной, и я
получил от него тогда всего до трех тысяч. Обо всем этом деле я буквально
забыл. Здесь я брал все время у него деньги под векселя и залоги, и он
извивался передо мною как раб, и вдруг вчера я узнаю от него в первый раз,
что я - уголовный преступник. - Когда, вчера?
- А вот вчера, когда мы утром кричали с ним в кабинете перед приездом
Нащокина. Он в первый раз и совершенно уже ясно осмелился заговорить со мной
об Анне Андреевне. Я поднял руку, чтоб ударить его, но он вдруг встал и
объявил мне, что я с ним солидарен и чтоб я помнил, что я - его участник и
такой же мошенник, как он, - одним словом, хоть не эти слова, но эта мысль.
- Вздор какой, но ведь это мечта?
- Нет, это - не мечта. Он был у меня сегодня и объяснил подро
хочу, чтобы вы, как брат Лизы, все это узнали: я ездил к Анне Андреевне с
тем, чтоб сделать ей предложение, а не отказываться.
- Может ли быть? Но Лиза говорила...
- Я обманул Лизу.
- Позвольте: вы сделали формальное предложение, и Анна Андреевна
отказала вам? Так ли? Так ли? Подробности для меня чрезвычайно важны, князь.
- Нет, я предложения не делал совсем, но лишь потому, что не успел; она
сама предупредила меня, - не в прямых, конечно, словах, но, однако же, в
слишком прозрачных и ясных дала мне "деликатно" понять, что идея эта впредь
невозможна.
- Значит, все равно что не делали предложения и гордость ваша не
пострадала!
- Неужели вы можете так рассуждать! А суд собственной совести, а Лиза,
которую я обманул и... хотел бросить, стало быть? А обет, данный себе и
всему роду моих предков, - возродиться и выкупить все прежние подлости!
Умоляю вас, не говорите ей про это. Может быть, она этого одного не в
состоянии была бы простить мне! Я со вчерашнего болен. А главное, кажется,
теперь уже все кончено и последний из князей Сокольских отправится в
каторгу. Бедная Лиза! Я очень ждал вас весь день, Аркадий Макарович, чтоб
открыть вам, как брату Лизы, то, чего она еще не знает. Я - уголовный
преступник и участвую в подделке фальшивых акций -ской железной дороги.
- Это что еще! Как в каторгу? - вскочил я, в ужасе смотря на него. Лицо
его выражало глубочайшую, мрачную, безысходную горесть.
- Сядьте, - сказал он и сам сел в кресла напротив. - Во-первых, узнайте
факт: год с лишком назад, вот в то самое лето Эмса, Лидии и Катерины
Николавны, и потом Парижа, именно в то время, когда я отправился на два
месяца в Париж, в Париже мне недостало, разумеется, денег. Тут как раз
подвернулся Стебельков, которого я, впрочем, и прежде знал. Он дал мне денег
и обещал еще дать, но просил и с своей стороны помочь ему: ему нужен был
артист, рисовальщик, гравер, литограф и прочее, химик и техник, и - с
известными целями. О целях он высказался даже с первого раза довольно
прозрачно. И что ж? он знал мой характер - меня все это только рассмешило.
Дело в том, что мне еще со школьной скамьи был знаком один, в настоящее
время русский эмигрант, не русского, впрочем, происхождения и проживающий
где-то в Гамбурге. В России он раз уже был замешан в одной истории по
подделке бумаг. Вот на этого-то человека и рассчитывал Стебельков, но
потребовалась к нему рекомендация, и он обратился ко мне. Я дал ему две
строки и тотчас забыл о них. Потом он еще и еще раз встречался со мной, и я
получил от него тогда всего до трех тысяч. Обо всем этом деле я буквально
забыл. Здесь я брал все время у него деньги под векселя и залоги, и он
извивался передо мною как раб, и вдруг вчера я узнаю от него в первый раз,
что я - уголовный преступник. - Когда, вчера?
- А вот вчера, когда мы утром кричали с ним в кабинете перед приездом
Нащокина. Он в первый раз и совершенно уже ясно осмелился заговорить со мной
об Анне Андреевне. Я поднял руку, чтоб ударить его, но он вдруг встал и
объявил мне, что я с ним солидарен и чтоб я помнил, что я - его участник и
такой же мошенник, как он, - одним словом, хоть не эти слова, но эта мысль.
- Вздор какой, но ведь это мечта?
- Нет, это - не мечта. Он был у меня сегодня и объяснил подро