бнее.
Акции эти давно в ходу и еще будут пущены в ход, но, кажется, где-то уж
начали попадаться. Конечно, я в стороне, но "ведь, однако же, вы тогда
изволили дать это письмецо-с", - вот что мне сказал Стебельков.
- Так ведь вы же не знали, для чего, или знали?
- Знал, - отвечал тихо князь и потупил глаза. - То есть, видите ли, и
знал и не знал. Я смеялся, мне было весело. Я ни о чем тогда не думал, тем
более что мне было совсем не надо фальшивых акций и что не я собирался их
делать. Но, однако же, эти три тысячи, которые он мне тогда дал, он даже их
и на счет потом не поставил, а я допустил это. А впрочем, почем вы знаете,
может быть, и я был фальшивый монетчик? Я не мог не знать, я - не маленький;
я знал, но мне было весело, и я помог подлецам каторжникам... и помог за
деньги! Стало быть, и я фальшивый монетчик!
- О, вы преувеличиваете; вы виноваты, но вы преувеличиваете!
- Тут, главное, есть один Жибельский, еще молодой человек, по судейской
части, нечто вроде помощника аблакатишки. В этих акциях он тут - тоже
какой-то участник, ездил потом от того господина в Гамбурге ко мне, с
пустяками разумеется, и я даже сам не знал, для чего, об акциях и помину не
было... Но, однако же, у него уцелело моей руки два документа, все записки
по две строчки, и, уж конечно, они тоже свидетельствуют; это я сегодня
хорошо понял. Стебельков объясняет, что этот Жибельский мешает всему: он
что-то там украл, чьи-то деньги, казенные кажется, но намерен еще украсть и
затем эмигрировать; так вот ему надобно восемь тысяч, не меньше, в виде
вспомоществования на эмиграцию. Моя часть из наследства удовлетворяет
Стебельков, но Стебельков говорит, что надо удовлетворить и Жибельского...
Одним словом, отказаться от моей части в наследстве и еще десять тысяч - вот
их последнее слово. И тогда мне воротят мои две записки. Они - сообща, это
ясно.
- Явная нелепость! Ведь если они донесут на вас, то себя предадут! Они
ни за что не донесут.
- Понимаю. Они совсем и не грозят донести; они говорят только: "Мы,
конечно, не донесем, но, в случае если дело откроется, то"... вот что они
говорят, и все; но я думаю, что этого довольно! Дело не в том: что бы там ни
вышло и хотя бы эти записки были у меня теперь же в кармане, но быть
солидарным с этими мошенниками, быть их товарищем вечно, вечно! Лгать
России, лгать детям, лгать Лизе, лгать своей совести!..
- Лиза знает?
- Нет, всего она не знает. Она не перенесла бы в своем положении. Я
теперь ношу мундир моего полка и при встрече с каждым солдатом моего полка,
каждую секунду, сознаю в себе, что я не смею носить этот мундир.
- Слушайте, - вскричал я вдруг, - тут нечего разговаривать; у вас
один-единственный путь спасения: идите к князю Николаю Ивановичу, возьмите у
него десять тысяч, попросите, не открывая ничего, призовите потом этих двух
мошенников, разделайтесь окончательно и выкупите назад ваши записки... и
дело с концом! Все дело с концом, и ступайте пахать! Прочь фантазии, и
доверьтесь жизни!
- Я об этом думал, - сказал он твердо. - Я весь день сегодня решался и
наконец решил. Я ждал только вас; я поеду. Знаете ли, что я никогда в моей
жизни не брал ни копейки у князя Николая Ивановича. Он добр к нашему
семейству и даже... принимал участие, но собственно я, я лично, я никогда не
брал денег. Но теперь я реши
Акции эти давно в ходу и еще будут пущены в ход, но, кажется, где-то уж
начали попадаться. Конечно, я в стороне, но "ведь, однако же, вы тогда
изволили дать это письмецо-с", - вот что мне сказал Стебельков.
- Так ведь вы же не знали, для чего, или знали?
- Знал, - отвечал тихо князь и потупил глаза. - То есть, видите ли, и
знал и не знал. Я смеялся, мне было весело. Я ни о чем тогда не думал, тем
более что мне было совсем не надо фальшивых акций и что не я собирался их
делать. Но, однако же, эти три тысячи, которые он мне тогда дал, он даже их
и на счет потом не поставил, а я допустил это. А впрочем, почем вы знаете,
может быть, и я был фальшивый монетчик? Я не мог не знать, я - не маленький;
я знал, но мне было весело, и я помог подлецам каторжникам... и помог за
деньги! Стало быть, и я фальшивый монетчик!
- О, вы преувеличиваете; вы виноваты, но вы преувеличиваете!
- Тут, главное, есть один Жибельский, еще молодой человек, по судейской
части, нечто вроде помощника аблакатишки. В этих акциях он тут - тоже
какой-то участник, ездил потом от того господина в Гамбурге ко мне, с
пустяками разумеется, и я даже сам не знал, для чего, об акциях и помину не
было... Но, однако же, у него уцелело моей руки два документа, все записки
по две строчки, и, уж конечно, они тоже свидетельствуют; это я сегодня
хорошо понял. Стебельков объясняет, что этот Жибельский мешает всему: он
что-то там украл, чьи-то деньги, казенные кажется, но намерен еще украсть и
затем эмигрировать; так вот ему надобно восемь тысяч, не меньше, в виде
вспомоществования на эмиграцию. Моя часть из наследства удовлетворяет
Стебельков, но Стебельков говорит, что надо удовлетворить и Жибельского...
Одним словом, отказаться от моей части в наследстве и еще десять тысяч - вот
их последнее слово. И тогда мне воротят мои две записки. Они - сообща, это
ясно.
- Явная нелепость! Ведь если они донесут на вас, то себя предадут! Они
ни за что не донесут.
- Понимаю. Они совсем и не грозят донести; они говорят только: "Мы,
конечно, не донесем, но, в случае если дело откроется, то"... вот что они
говорят, и все; но я думаю, что этого довольно! Дело не в том: что бы там ни
вышло и хотя бы эти записки были у меня теперь же в кармане, но быть
солидарным с этими мошенниками, быть их товарищем вечно, вечно! Лгать
России, лгать детям, лгать Лизе, лгать своей совести!..
- Лиза знает?
- Нет, всего она не знает. Она не перенесла бы в своем положении. Я
теперь ношу мундир моего полка и при встрече с каждым солдатом моего полка,
каждую секунду, сознаю в себе, что я не смею носить этот мундир.
- Слушайте, - вскричал я вдруг, - тут нечего разговаривать; у вас
один-единственный путь спасения: идите к князю Николаю Ивановичу, возьмите у
него десять тысяч, попросите, не открывая ничего, призовите потом этих двух
мошенников, разделайтесь окончательно и выкупите назад ваши записки... и
дело с концом! Все дело с концом, и ступайте пахать! Прочь фантазии, и
доверьтесь жизни!
- Я об этом думал, - сказал он твердо. - Я весь день сегодня решался и
наконец решил. Я ждал только вас; я поеду. Знаете ли, что я никогда в моей
жизни не брал ни копейки у князя Николая Ивановича. Он добр к нашему
семейству и даже... принимал участие, но собственно я, я лично, я никогда не
брал денег. Но теперь я реши