огорчишь ужасно; он уж к тебе прилип, будь
уверен... Впрочем, как хочешь...
Ему, очевидно, было неприятно.
- Вы говорите, не проси денег, а по вашей же милости я сделал сегодня
подлость: вы меня не предуведомили, а я стребовал с него сегодня жалованье
за месяц.
- Так ты уже распорядился; а я, признаюсь, думал, что ты не станешь
просить; какие же вы, однако, все теперь ловкие! Нынче нет молодежи, Татьяна
Павловна.
Он ужасно злился; я тоже рассердился ужасно.
- Мне надо же было разделаться с вами... это вы меня заставили, - я не
знаю теперь, как быть.
- Кстати, Софи, отдай немедленно Аркадию его шестьдесят рублей; а ты,
мой друг, не сердись за торопливость расчета. Я по лицу твоему угадываю, что
у тебя в голове какое-то предприятие и что ты нуждаешься... в оборотном
капитале... или вроде того.
- Я не знаю, что выражает мое лицо, но я никак не ожидал от мамы, что
она расскажет вам про эти деньги, тогда как я так просил ее, - поглядел я на
мать, засверкав глазами. Не могу выразить, как я был обижен.
- Аркаша, голубчик, прости, ради бога, не могла я никак, чтобы не
сказать...
- Друг мой, не претендуй, что она мне открыла твои секреты, - обратился
он ко мне, - к тому же она с добрым намерением - просто матери захотелось
похвалиться чувствами сына. Но поверь, я бы и без того угадал, что ты
капиталист. Все секреты твои на твоем честном лице написаны. У него "своя
идея", Татьяна Павловна, я вам говорил.
- Оставим мое честное лицо, - продолжал я рвать, - я знаю, что вы часто
видите насквозь, хотя в других случаях не дальше куриного носа, - и
удивлялся вашей способности проницать. Ну да, у меня есть "своя идея". То,
что вы так выразились, конечно случайность, но я не боюсь признаться: у меня
есть "идея". Не боюсь и не стыжусь.
- Главное, не стыдись.
- А все-таки вам никогда не открою.
- То есть не удостоишь открыть. Не надо, мой друг, я и так знаю
сущность твоей идеи; во всяком случае, это: Я в пустыню удаляюсь... Татьяна
Павловна! Моя мысль - что он хочет... стать Ротшильдом, или вроде того, и
удалиться в свое величие. Разумеется, он нам с вами назначит великодушно
пенсион, - мне-то, может быть, и не назначит, - но, во всяком случае, только
мы его и видели. Он у нас как месяц молодой - чуть покажется, тут и
закатится.
Я содрогнулся внутри себя. Конечно, все это была случайность: он ничего
не знал и говорил совсем не о том, хоть и помянул Ротшильда; но как он мог
так верно определить мои чувства: порвать с ними и удалиться? Он все
предугадал и наперед хотел засалить своим цинизмом трагизм факта. Что злился
он ужасно, в том не было никакого сомнения.
- Мама! простите мою вспышку, тем более что от Андрея Петровича и без
того невозможно укрыться, - засмеялся я притворно и стараясь хоть на миг
перебить все в шутку.
- Самое лучшее, мой милый, это то, что ты засмеялся. Трудно
представить, сколько этим каждый человек выигрывает, даже в наружности. Я
серьезнейшим образом говорю. У него, Татьяна Павловна, всегда такой вид,
будто у него на уме что-то столь уж важное, что он даже сам пристыжен сим
обстоятельством.
- Я серьезно попросил бы вас быть скромнее, Андрей Петрович.
- Ты прав, мой друг; но надо же высказать раз навсегда, чтобы уж потом
до всего этого не дотрогиваться. Ты приехал к нам из Мос
уверен... Впрочем, как хочешь...
Ему, очевидно, было неприятно.
- Вы говорите, не проси денег, а по вашей же милости я сделал сегодня
подлость: вы меня не предуведомили, а я стребовал с него сегодня жалованье
за месяц.
- Так ты уже распорядился; а я, признаюсь, думал, что ты не станешь
просить; какие же вы, однако, все теперь ловкие! Нынче нет молодежи, Татьяна
Павловна.
Он ужасно злился; я тоже рассердился ужасно.
- Мне надо же было разделаться с вами... это вы меня заставили, - я не
знаю теперь, как быть.
- Кстати, Софи, отдай немедленно Аркадию его шестьдесят рублей; а ты,
мой друг, не сердись за торопливость расчета. Я по лицу твоему угадываю, что
у тебя в голове какое-то предприятие и что ты нуждаешься... в оборотном
капитале... или вроде того.
- Я не знаю, что выражает мое лицо, но я никак не ожидал от мамы, что
она расскажет вам про эти деньги, тогда как я так просил ее, - поглядел я на
мать, засверкав глазами. Не могу выразить, как я был обижен.
- Аркаша, голубчик, прости, ради бога, не могла я никак, чтобы не
сказать...
- Друг мой, не претендуй, что она мне открыла твои секреты, - обратился
он ко мне, - к тому же она с добрым намерением - просто матери захотелось
похвалиться чувствами сына. Но поверь, я бы и без того угадал, что ты
капиталист. Все секреты твои на твоем честном лице написаны. У него "своя
идея", Татьяна Павловна, я вам говорил.
- Оставим мое честное лицо, - продолжал я рвать, - я знаю, что вы часто
видите насквозь, хотя в других случаях не дальше куриного носа, - и
удивлялся вашей способности проницать. Ну да, у меня есть "своя идея". То,
что вы так выразились, конечно случайность, но я не боюсь признаться: у меня
есть "идея". Не боюсь и не стыжусь.
- Главное, не стыдись.
- А все-таки вам никогда не открою.
- То есть не удостоишь открыть. Не надо, мой друг, я и так знаю
сущность твоей идеи; во всяком случае, это: Я в пустыню удаляюсь... Татьяна
Павловна! Моя мысль - что он хочет... стать Ротшильдом, или вроде того, и
удалиться в свое величие. Разумеется, он нам с вами назначит великодушно
пенсион, - мне-то, может быть, и не назначит, - но, во всяком случае, только
мы его и видели. Он у нас как месяц молодой - чуть покажется, тут и
закатится.
Я содрогнулся внутри себя. Конечно, все это была случайность: он ничего
не знал и говорил совсем не о том, хоть и помянул Ротшильда; но как он мог
так верно определить мои чувства: порвать с ними и удалиться? Он все
предугадал и наперед хотел засалить своим цинизмом трагизм факта. Что злился
он ужасно, в том не было никакого сомнения.
- Мама! простите мою вспышку, тем более что от Андрея Петровича и без
того невозможно укрыться, - засмеялся я притворно и стараясь хоть на миг
перебить все в шутку.
- Самое лучшее, мой милый, это то, что ты засмеялся. Трудно
представить, сколько этим каждый человек выигрывает, даже в наружности. Я
серьезнейшим образом говорю. У него, Татьяна Павловна, всегда такой вид,
будто у него на уме что-то столь уж важное, что он даже сам пристыжен сим
обстоятельством.
- Я серьезно попросил бы вас быть скромнее, Андрей Петрович.
- Ты прав, мой друг; но надо же высказать раз навсегда, чтобы уж потом
до всего этого не дотрогиваться. Ты приехал к нам из Мос