верно, и я заранее согласен; но - я,
главное, про рукоделья. Представьте себе, во мне это, кажется, одно из
болезненных или, лучше, неправильных впечатлений детства. В смутных
воспоминаниях моего пяти-шестилетнего детства я всего чаще припоминаю - с
отвращением конечно - около круглого стола конклав умных женщин, строгих и
суровых, ножницы, материю, выкройки и модную картинку. Все судят и рядят,
важно и медленно покачивая головами, примеривая и рассчитывая и готовясь
кроить. Все эти ласковые лица, которые меня так любят, - вдруг стали
неприступны; зашали я, и меня тотчас же унесут. Даже бедная няня моя,
придерживая меня рукой и не отвечая на мои крики и теребенья, загляделась и
заслушалась точно райской птицы. Вот эту-то строгость умных лиц и важность
перед начатием кройки - мне почему-то мучительно даже и теперь представить.
Татьяна Павловна, вы ужасно любите кроить! Как это ни аристократично, но я
все-таки больше люблю женщину совсем не работающую. Не прими на свой счет,
Софья... Да где тебе! Женщина и без того великая власть. Это, впрочем, и ты
знаешь, Соня. Как ваше мнение, Аркадий Макарович, наверно, восстаете?
- Нет, ничего, - ответил я. - Особенно хорошо выражение, что женщина -
великая власть, хотя не понимаю, зачем вы связали это с работой? А что не
работать нельзя, когда денег нет, - сами знаете.
- Но теперь довольно, - обратился он к матушке, которая так вся и сияла
(когда он обратился ко мне, она вся вздрогнула), - по крайней мере хоть
первое время чтоб я не видал рукоделий, для меня прошу. Ты, Аркадий, как
юноша нашего времени, наверно, немножко социалист; ну, так поверишь ли, друг
мой, что наиболее любящих праздность - это из трудящегося вечно народа!
- Отдых, может быть, а не праздность.
- Нет, именно праздность, полное ничегонеделание; в том идеал! Я знал
одного вечного труженика, хоть и не из народа; он был человек довольно
развитой и мог обобщать. Он всю жизнь свою, каждый день может быть, мечтал с
засосом и с умилением о полнейшей праздности, так сказать, доводя идеал до
абсолюта - до бесконечной независимости, до вечной свободы мечты и праздного
созерцания. Так и было вплоть, пока не сломался совсем на работе; починить
нельзя было; умер в больнице. Я серьезно иногда готов заключить, что о
наслаждениях труда выдумали праздные люди, разумеется из добродетельных. Это
одна из "женевских идей" конца прошлого столетия. Татьяна Павловна, третьего
дня я вырезал из газеты одно объявление, вот оно (он вынул клочок из
жилетного кармана), - это из числа тех бесконечных "студентов", знающих
классические языки и математику и готовых в отъезд, на чердак и всюду. Вот
слушайте: "Учительница подготовляет во все учебные заведения (слышите, во
все) и дает уроки арифметики", - одна лишь строчка, но классическая!
Подготовляет в учебные заведения - так уж конечно и из арифметики? Нет, у
ней об арифметике особенно. Это - это уже чистый голод, это уже последняя
степень нужды. Трогательна тут именно эта неумелость: очевидно, никогда себя
не готовила в учительницы, да вряд ли чему и в состоянии учить. Но ведь хоть
топись, тащит последний рубль в газету и печатает, что подготовляет во все
учебные заведения и, сверх того, дает уроки арифметики. Per tutto mondo e in
altri siti.
- Ax, Андрей Петрович, ей бы помочь! Где она живет? - воскликнула
Татьяна Павл
главное, про рукоделья. Представьте себе, во мне это, кажется, одно из
болезненных или, лучше, неправильных впечатлений детства. В смутных
воспоминаниях моего пяти-шестилетнего детства я всего чаще припоминаю - с
отвращением конечно - около круглого стола конклав умных женщин, строгих и
суровых, ножницы, материю, выкройки и модную картинку. Все судят и рядят,
важно и медленно покачивая головами, примеривая и рассчитывая и готовясь
кроить. Все эти ласковые лица, которые меня так любят, - вдруг стали
неприступны; зашали я, и меня тотчас же унесут. Даже бедная няня моя,
придерживая меня рукой и не отвечая на мои крики и теребенья, загляделась и
заслушалась точно райской птицы. Вот эту-то строгость умных лиц и важность
перед начатием кройки - мне почему-то мучительно даже и теперь представить.
Татьяна Павловна, вы ужасно любите кроить! Как это ни аристократично, но я
все-таки больше люблю женщину совсем не работающую. Не прими на свой счет,
Софья... Да где тебе! Женщина и без того великая власть. Это, впрочем, и ты
знаешь, Соня. Как ваше мнение, Аркадий Макарович, наверно, восстаете?
- Нет, ничего, - ответил я. - Особенно хорошо выражение, что женщина -
великая власть, хотя не понимаю, зачем вы связали это с работой? А что не
работать нельзя, когда денег нет, - сами знаете.
- Но теперь довольно, - обратился он к матушке, которая так вся и сияла
(когда он обратился ко мне, она вся вздрогнула), - по крайней мере хоть
первое время чтоб я не видал рукоделий, для меня прошу. Ты, Аркадий, как
юноша нашего времени, наверно, немножко социалист; ну, так поверишь ли, друг
мой, что наиболее любящих праздность - это из трудящегося вечно народа!
- Отдых, может быть, а не праздность.
- Нет, именно праздность, полное ничегонеделание; в том идеал! Я знал
одного вечного труженика, хоть и не из народа; он был человек довольно
развитой и мог обобщать. Он всю жизнь свою, каждый день может быть, мечтал с
засосом и с умилением о полнейшей праздности, так сказать, доводя идеал до
абсолюта - до бесконечной независимости, до вечной свободы мечты и праздного
созерцания. Так и было вплоть, пока не сломался совсем на работе; починить
нельзя было; умер в больнице. Я серьезно иногда готов заключить, что о
наслаждениях труда выдумали праздные люди, разумеется из добродетельных. Это
одна из "женевских идей" конца прошлого столетия. Татьяна Павловна, третьего
дня я вырезал из газеты одно объявление, вот оно (он вынул клочок из
жилетного кармана), - это из числа тех бесконечных "студентов", знающих
классические языки и математику и готовых в отъезд, на чердак и всюду. Вот
слушайте: "Учительница подготовляет во все учебные заведения (слышите, во
все) и дает уроки арифметики", - одна лишь строчка, но классическая!
Подготовляет в учебные заведения - так уж конечно и из арифметики? Нет, у
ней об арифметике особенно. Это - это уже чистый голод, это уже последняя
степень нужды. Трогательна тут именно эта неумелость: очевидно, никогда себя
не готовила в учительницы, да вряд ли чему и в состоянии учить. Но ведь хоть
топись, тащит последний рубль в газету и печатает, что подготовляет во все
учебные заведения и, сверх того, дает уроки арифметики. Per tutto mondo e in
altri siti.
- Ax, Андрей Петрович, ей бы помочь! Где она живет? - воскликнула
Татьяна Павл