алованье получил, пятьдесят рублей, возьмите,
пожалуйста, вот!
Я подошел и подал ей деньги; она тотчас же затревожилась.
- Ах, не знаю, как взять-то! - проговорила она, как бы боясь
дотронуться до денег.
Я не понял.
- Помилуйте, мама, если вы обе считаете меня в семье как сына и брата,
то...
- Ах, виновата я перед тобою, Аркадий; призналась бы тебе кое в чем, да
боюсь тебя уж очень...
Сказала она это с робкою и заискивающею улыбкой; я опять не понял и
перебил:
- Кстати, известно вам, мама, что сегодня в суде решилось дело Андрея
Петровича с Сокольскими?
- Ах, известно! - воскликнула она, от страху сложив перед собою
ладошками руки (ее жест).
- Сегодня? - так и вздрогнула вся Татьяна Павловна, - да быть же того
не может, он бы сказал. Он тебе сказал? - повернулась она к матери.
- Ах, нет, что сегодня, про то не сказал. Да я всю неделю так боюсь.
Хоть бы проиграть, я бы помолилась, только бы с плеч долой, да опять
по-прежнему.
- Так не сказал же и вам, мама! - воскликнул я. - Каков человечек! Вот
образец его равнодушия и высокомерия; что я говорил сейчас?
- Решилось-то чем, чем решилось-то? Да кто тебе сказал? - кидалась
Татьяна Павловна. - Да говори же!
- Да вот и сам он! Может, расскажет, - возвестил я, заслышав его шаги в
коридоре, и поскорей уселся около Лизы.
- Брат, ради бога, пощади маму, будь терпелив с Андреем Петровичем... -
прошептала мне сестра.
- Буду, буду, я с тем и воротился, - пожал я ей руку. Лиза очень
недоверчиво на меня посмотрела и права была.
II.
Он вошел очень довольный собой, так довольный, что и нужным не нашел
скрыть свое расположение. Да и вообще он привык перед нами, в последнее
время, раскрываться без малейшей Церемонии, и не только в своем дурном, но
даже в смешном, чего уж всякий боится; между тем вполне сознавал, что мы до
последней черточки все поймем. В последний год он, по замечанию Татьяны
Павловны, очень опустился в костюме: одет был всегда прилично, но в старом и
без изысканности. Это правда, он готов был носить белье по два дня, что даже
огорчало мать; это у них считалось за жертву, и вся эта группа преданных
женщин прямо видела в этом подвиг. Шляпы он всегда носил мягкие,
широкополые, черные; когда он снял в дверях шляпу - целый пук его густейших,
но с сильной проседью волос так и прянул на его голове. Я любил смотреть на
его волосы, когда он снимал шляпу.
- Здравствуйте; все в сборе; даже и он в том числе? Слышал его голос
еще из передней; меня бранил, кажется?
Один из признаков его веселого расположения - это когда он принимался
надо мною острить. Я не отвечал, разумеется. Вошла Лукерья с целым кульком
каких-то покупок и положила на стол.
- Победа, Татьяна Павловна; в суде выиграно, а апеллировать, конечно,
князья не решатся. Дело за мною! Тотчас же нашел занять тысячу рублей.
Софья, положи работу, не труди глаза. Лиза, с работы? - Да, папа, - с
ласковым видом ответила Лиза; она звала его отцом; я этому ни за что не
хотел подчиниться.
- Устала?
- Устала.
- Оставь работу, завтра не ходи; и совсем брось.
- Папа, мне так хуже.
- Прошу тебя... Я ужасно не люблю, когда женщины работают, Татьяна
Павловна.
- Как же без работы-то? Да чтобы женщина не работала!..
- Знаю, знаю, все это прекрасно и
пожалуйста, вот!
Я подошел и подал ей деньги; она тотчас же затревожилась.
- Ах, не знаю, как взять-то! - проговорила она, как бы боясь
дотронуться до денег.
Я не понял.
- Помилуйте, мама, если вы обе считаете меня в семье как сына и брата,
то...
- Ах, виновата я перед тобою, Аркадий; призналась бы тебе кое в чем, да
боюсь тебя уж очень...
Сказала она это с робкою и заискивающею улыбкой; я опять не понял и
перебил:
- Кстати, известно вам, мама, что сегодня в суде решилось дело Андрея
Петровича с Сокольскими?
- Ах, известно! - воскликнула она, от страху сложив перед собою
ладошками руки (ее жест).
- Сегодня? - так и вздрогнула вся Татьяна Павловна, - да быть же того
не может, он бы сказал. Он тебе сказал? - повернулась она к матери.
- Ах, нет, что сегодня, про то не сказал. Да я всю неделю так боюсь.
Хоть бы проиграть, я бы помолилась, только бы с плеч долой, да опять
по-прежнему.
- Так не сказал же и вам, мама! - воскликнул я. - Каков человечек! Вот
образец его равнодушия и высокомерия; что я говорил сейчас?
- Решилось-то чем, чем решилось-то? Да кто тебе сказал? - кидалась
Татьяна Павловна. - Да говори же!
- Да вот и сам он! Может, расскажет, - возвестил я, заслышав его шаги в
коридоре, и поскорей уселся около Лизы.
- Брат, ради бога, пощади маму, будь терпелив с Андреем Петровичем... -
прошептала мне сестра.
- Буду, буду, я с тем и воротился, - пожал я ей руку. Лиза очень
недоверчиво на меня посмотрела и права была.
II.
Он вошел очень довольный собой, так довольный, что и нужным не нашел
скрыть свое расположение. Да и вообще он привык перед нами, в последнее
время, раскрываться без малейшей Церемонии, и не только в своем дурном, но
даже в смешном, чего уж всякий боится; между тем вполне сознавал, что мы до
последней черточки все поймем. В последний год он, по замечанию Татьяны
Павловны, очень опустился в костюме: одет был всегда прилично, но в старом и
без изысканности. Это правда, он готов был носить белье по два дня, что даже
огорчало мать; это у них считалось за жертву, и вся эта группа преданных
женщин прямо видела в этом подвиг. Шляпы он всегда носил мягкие,
широкополые, черные; когда он снял в дверях шляпу - целый пук его густейших,
но с сильной проседью волос так и прянул на его голове. Я любил смотреть на
его волосы, когда он снимал шляпу.
- Здравствуйте; все в сборе; даже и он в том числе? Слышал его голос
еще из передней; меня бранил, кажется?
Один из признаков его веселого расположения - это когда он принимался
надо мною острить. Я не отвечал, разумеется. Вошла Лукерья с целым кульком
каких-то покупок и положила на стол.
- Победа, Татьяна Павловна; в суде выиграно, а апеллировать, конечно,
князья не решатся. Дело за мною! Тотчас же нашел занять тысячу рублей.
Софья, положи работу, не труди глаза. Лиза, с работы? - Да, папа, - с
ласковым видом ответила Лиза; она звала его отцом; я этому ни за что не
хотел подчиниться.
- Устала?
- Устала.
- Оставь работу, завтра не ходи; и совсем брось.
- Папа, мне так хуже.
- Прошу тебя... Я ужасно не люблю, когда женщины работают, Татьяна
Павловна.
- Как же без работы-то? Да чтобы женщина не работала!..
- Знаю, знаю, все это прекрасно и