вы в этой
деревне в самом деле когда-нибудь, или мне только как во сне мерещится, что
я вас в первый раз там увидел? Я вас давно уже хотел об этом спросить, да
откладывал; теперь время пришло.
- Как же, Аркашенька, как же! да, я там у Варвары Степановны три раза
гостила; в первый раз приезжала, когда тебе всего годочек от роду был, во
второй - когда тебе четвертый годок пошел, а потом - когда тебе шесть годков
минуло.
- Ну вот, я вас весь месяц и хотел об этом спросить.
Мать так и зарделась от быстрого прилива воспоминаний и с чувством
спросила меня:
- Так неужто, Аркашенька, ты меня еще там запомнил?
- Ничего я не помню и не знаю, но только что-то осталось от вашего лица
у меня в сердце на всю жизнь, и, кроме того, осталось знание, что вы моя
мать. Я всю эту деревню как во сне теперь вижу, я даже свою няньку забыл.
Эту Варвару Степановну запомнил капельку потому только, что у ней вечно были
подвязаны зубы. Помню еще около дома огромные деревья, липы кажется, потом
иногда сильный свет солнца в отворенных окнах, палисадник с цветами,
дорожку, а вас, мама, помню ясно только в одном мгновении, когда меня в
тамошней церкви раз причащали и вы приподняли меня принять дары и поцеловать
чашу; это летом было, и голубь пролетел насквозь через купол, из окна в
окно...
- Господи! Это все так и было, - сплеснула мать руками, - и голубочка
того как есть помню. Ты перед самой чашей встрепенулся и кричишь: "Голубок,
голубок!"
- Ваше лицо, или что-то от него, выражение, до того у меня осталось в
памяти, что лет пять спустя, в Москве, я тотчас признал вас, хоть мне и
никто не сказал тогда, что вы моя мать. А когда я с Андреем Петровичем в
первый раз встретился, то взяли меня от Андрониковых; у них я вплоть до того
тихо и весело прозябал лет пять сряду. Их казенную квартиру до мелочи помню,
и всех этих дам и девиц, которые теперь все так здесь постарели, и полный
дом, и самого Андроникова, как он всю провизию, птиц, судаков и поросят, сам
из города в кульках привозил, а за столом, вместо супруги, которая все
чванилась, нам суп разливал, и всегда мы всем столом над этим смеялись, и он
первый. Там меня барышни по-французски научили, но больше всего я любил
басни Крылова, заучил их множество наизусть и каждый день декламировал по
басне Андроникову, прямо входя к нему в его крошечный кабинет, занят он был
или нет. Ну вот, из-за басни же и с вами познакомился, Андрей Петрович... Я
вижу, вы начинаете припоминать.
- Кое-что припоминаю, мой милый, именно ты что-то мне тогда
рассказал... басню или из "Горе от ума", кажется? Какая же у тебя память,
однако!
- Память! Еще бы! Я только это одно всю жизнь и помнил.
- Хорошо, хорошо, мой милый, ты меня даже оживляешь.
Он даже улыбнулся, тотчас же за ним стали улыбаться и мать и сестра.
Доверчивость возвращалась; но Татьяна Павловна, расставив на столе гостинцы
и усевшись в углу, продолжала проницать меня дурным взглядом.
- Случилось так, - продолжал я, - что вдруг, в одно прекрасное утро,
явилась за мною друг моего детства, Татьяна Павловна, которая всегда
являлась в моей жизни внезапно, как на театре, и меня повезли в карете и
привезли в один барский дом, в пышную квартиру. Вы остановились тогда у
Фанариотовой, Андрей Петрович, в ее пустом доме, который она у вас же
когда-то и купила; сама
деревне в самом деле когда-нибудь, или мне только как во сне мерещится, что
я вас в первый раз там увидел? Я вас давно уже хотел об этом спросить, да
откладывал; теперь время пришло.
- Как же, Аркашенька, как же! да, я там у Варвары Степановны три раза
гостила; в первый раз приезжала, когда тебе всего годочек от роду был, во
второй - когда тебе четвертый годок пошел, а потом - когда тебе шесть годков
минуло.
- Ну вот, я вас весь месяц и хотел об этом спросить.
Мать так и зарделась от быстрого прилива воспоминаний и с чувством
спросила меня:
- Так неужто, Аркашенька, ты меня еще там запомнил?
- Ничего я не помню и не знаю, но только что-то осталось от вашего лица
у меня в сердце на всю жизнь, и, кроме того, осталось знание, что вы моя
мать. Я всю эту деревню как во сне теперь вижу, я даже свою няньку забыл.
Эту Варвару Степановну запомнил капельку потому только, что у ней вечно были
подвязаны зубы. Помню еще около дома огромные деревья, липы кажется, потом
иногда сильный свет солнца в отворенных окнах, палисадник с цветами,
дорожку, а вас, мама, помню ясно только в одном мгновении, когда меня в
тамошней церкви раз причащали и вы приподняли меня принять дары и поцеловать
чашу; это летом было, и голубь пролетел насквозь через купол, из окна в
окно...
- Господи! Это все так и было, - сплеснула мать руками, - и голубочка
того как есть помню. Ты перед самой чашей встрепенулся и кричишь: "Голубок,
голубок!"
- Ваше лицо, или что-то от него, выражение, до того у меня осталось в
памяти, что лет пять спустя, в Москве, я тотчас признал вас, хоть мне и
никто не сказал тогда, что вы моя мать. А когда я с Андреем Петровичем в
первый раз встретился, то взяли меня от Андрониковых; у них я вплоть до того
тихо и весело прозябал лет пять сряду. Их казенную квартиру до мелочи помню,
и всех этих дам и девиц, которые теперь все так здесь постарели, и полный
дом, и самого Андроникова, как он всю провизию, птиц, судаков и поросят, сам
из города в кульках привозил, а за столом, вместо супруги, которая все
чванилась, нам суп разливал, и всегда мы всем столом над этим смеялись, и он
первый. Там меня барышни по-французски научили, но больше всего я любил
басни Крылова, заучил их множество наизусть и каждый день декламировал по
басне Андроникову, прямо входя к нему в его крошечный кабинет, занят он был
или нет. Ну вот, из-за басни же и с вами познакомился, Андрей Петрович... Я
вижу, вы начинаете припоминать.
- Кое-что припоминаю, мой милый, именно ты что-то мне тогда
рассказал... басню или из "Горе от ума", кажется? Какая же у тебя память,
однако!
- Память! Еще бы! Я только это одно всю жизнь и помнил.
- Хорошо, хорошо, мой милый, ты меня даже оживляешь.
Он даже улыбнулся, тотчас же за ним стали улыбаться и мать и сестра.
Доверчивость возвращалась; но Татьяна Павловна, расставив на столе гостинцы
и усевшись в углу, продолжала проницать меня дурным взглядом.
- Случилось так, - продолжал я, - что вдруг, в одно прекрасное утро,
явилась за мною друг моего детства, Татьяна Павловна, которая всегда
являлась в моей жизни внезапно, как на театре, и меня повезли в карете и
привезли в один барский дом, в пышную квартиру. Вы остановились тогда у
Фанариотовой, Андрей Петрович, в ее пустом доме, который она у вас же
когда-то и купила; сама