орит:
"Принимайте место и садитесь-зи [вы (нем.)]".
А приказный отвечает:
"Помилуйте, Гуго Карлович, - мне ли в вашем присутствии сидеть, у меня
ноги русские, дубовые, я перед вами, благородным человеком, и стоять
могу".
"Ага, - подумал Пекторалис, - а этот подьячий, кажется, уважает меня,
как следует, и свое место знает", - и опять ему говорит:
"Нет, отчего же, садитесь-зи!"
"Право, Гуго Карлович, мне перед вами стоять лучше: мы ведь стоеросовые
и к этому с мальства обучены, особенно с иностранными людьми мы всегда
должны быть вежливы".
"Эх вы, какой штука!" - весело пошутил Пекторалис и насильно посадил
гостя в кресло.
Тому больше уже ничего не оставалось делать, как только почтительно из
глубины сиденья на край подвинуться.
"Ну, теперь извольте говорить, что вы желаете? Если вы бедны, то вперед
предупреждаю, что я бедным ничего не даю: всякий, кто беден, сам в этом
виноват".
Приказный заслонил ладонью рот и, воззрясь подобострастно в
Пекторалиса, ответил:
"Это вы говорите истинно-с: всякий бедный сам виноват, что он бедный.
Иному точно что и бог не даст, ну а все же он сам виноват".
"Чем же такой виноват?"
"Не знает, что делать-с. У нас такой один случай был: полк квартировал,
кавалерия или как они называются... на лошадях".
"Кавалерия".
"Именно кавалерия, так там меня один ротмистр раз всей философии
выучил".
"Ротмистр никогда не учит философии".
"Этот выучил-с, случай это такой был, что он мог выучить".
"Разве что случай".
"Случай-с: они командира-с ожидали и стояли верхами на лошадях да
курили папиросочки, а к ним бедный немец подходит и говорит: "Зейен-зи зо
гут" [будьте так добры (нем.)]; и как там еще, на бедность. А ротмистр
говорит: "Вы немец?" - "Немец", - говорит. "Ну так что же вы, говорит,
нищенствуете? Поступайте к нам в полк и будете как наш генерал, которого
мы ждем", - да ничего ему и не дал".
"Не дал?"
"Не дал-с, а тот и взаправду в солдаты пошел и, говорят, генералом
сделался да этого ротмистра вон выгнал".
"Молодец!"
"И я говорю - молодец; и оттого я всегда ко всякому немцу с почтением,
потому бог его знает, чем он будет".
"Это совсем превосходный человек, это очень хороший человек", - подумал
про себя Пекторалис и вслух спрашивает:
"Ну, анекдот ваш хорош; а по какому же вы ко мне делу?"
"По вашему-с".
"По моему-у-у?"
"Точно так-с".
"Да у меня никаких делов нет-с".
"Теперь будет-с".
"Уж не с Сафроновым ли?"
"С ним и есть-с".
"Он никакого права не имеет, ему забор сказано стоять - он и стоит".
"Стоит-с".
"А про ворота ничего не сказано".
"Ни слова не сказано-с, а дело все-таки будет-с. Он приходил ко мне и
говорит: "Бумагу подам".
"Пусть подает".
"И я говорю: "Подавай, а про ворота у тебя в контракте ничего не
сказано".
"Вот и оно!"
"Да-с, а он все-таки говорит... вы извините, если я скажу, что он
говорил?"
"Извиняю".
"Я, говорит, хоть и все потеряю..."
"Да он уже и потерял, его работа никуда не годится, его паровики
свистят".
"Свистят-с".
"Ему теперь шабаш работать".
"Шабаш, и я ему говорю: "Твоей фабрикации шабаш, и никто тебе ничего не
поможет, - в ворота ничего ни провесть, ни вывезть нельзя". А он говорит:
"Я вживе дышать не останусь, чтобы я этакому ферфлюхтеру [проклятому
(нем.)] немцу уступил".
Пекторалис
"Принимайте место и садитесь-зи [вы (нем.)]".
А приказный отвечает:
"Помилуйте, Гуго Карлович, - мне ли в вашем присутствии сидеть, у меня
ноги русские, дубовые, я перед вами, благородным человеком, и стоять
могу".
"Ага, - подумал Пекторалис, - а этот подьячий, кажется, уважает меня,
как следует, и свое место знает", - и опять ему говорит:
"Нет, отчего же, садитесь-зи!"
"Право, Гуго Карлович, мне перед вами стоять лучше: мы ведь стоеросовые
и к этому с мальства обучены, особенно с иностранными людьми мы всегда
должны быть вежливы".
"Эх вы, какой штука!" - весело пошутил Пекторалис и насильно посадил
гостя в кресло.
Тому больше уже ничего не оставалось делать, как только почтительно из
глубины сиденья на край подвинуться.
"Ну, теперь извольте говорить, что вы желаете? Если вы бедны, то вперед
предупреждаю, что я бедным ничего не даю: всякий, кто беден, сам в этом
виноват".
Приказный заслонил ладонью рот и, воззрясь подобострастно в
Пекторалиса, ответил:
"Это вы говорите истинно-с: всякий бедный сам виноват, что он бедный.
Иному точно что и бог не даст, ну а все же он сам виноват".
"Чем же такой виноват?"
"Не знает, что делать-с. У нас такой один случай был: полк квартировал,
кавалерия или как они называются... на лошадях".
"Кавалерия".
"Именно кавалерия, так там меня один ротмистр раз всей философии
выучил".
"Ротмистр никогда не учит философии".
"Этот выучил-с, случай это такой был, что он мог выучить".
"Разве что случай".
"Случай-с: они командира-с ожидали и стояли верхами на лошадях да
курили папиросочки, а к ним бедный немец подходит и говорит: "Зейен-зи зо
гут" [будьте так добры (нем.)]; и как там еще, на бедность. А ротмистр
говорит: "Вы немец?" - "Немец", - говорит. "Ну так что же вы, говорит,
нищенствуете? Поступайте к нам в полк и будете как наш генерал, которого
мы ждем", - да ничего ему и не дал".
"Не дал?"
"Не дал-с, а тот и взаправду в солдаты пошел и, говорят, генералом
сделался да этого ротмистра вон выгнал".
"Молодец!"
"И я говорю - молодец; и оттого я всегда ко всякому немцу с почтением,
потому бог его знает, чем он будет".
"Это совсем превосходный человек, это очень хороший человек", - подумал
про себя Пекторалис и вслух спрашивает:
"Ну, анекдот ваш хорош; а по какому же вы ко мне делу?"
"По вашему-с".
"По моему-у-у?"
"Точно так-с".
"Да у меня никаких делов нет-с".
"Теперь будет-с".
"Уж не с Сафроновым ли?"
"С ним и есть-с".
"Он никакого права не имеет, ему забор сказано стоять - он и стоит".
"Стоит-с".
"А про ворота ничего не сказано".
"Ни слова не сказано-с, а дело все-таки будет-с. Он приходил ко мне и
говорит: "Бумагу подам".
"Пусть подает".
"И я говорю: "Подавай, а про ворота у тебя в контракте ничего не
сказано".
"Вот и оно!"
"Да-с, а он все-таки говорит... вы извините, если я скажу, что он
говорил?"
"Извиняю".
"Я, говорит, хоть и все потеряю..."
"Да он уже и потерял, его работа никуда не годится, его паровики
свистят".
"Свистят-с".
"Ему теперь шабаш работать".
"Шабаш, и я ему говорю: "Твоей фабрикации шабаш, и никто тебе ничего не
поможет, - в ворота ничего ни провесть, ни вывезть нельзя". А он говорит:
"Я вживе дышать не останусь, чтобы я этакому ферфлюхтеру [проклятому
(нем.)] немцу уступил".
Пекторалис