что она презирает "такого
барина". За это он ее уважал и доказывал ей свое уважение, перед ней одной
снимая свою ужасную шляпу. Притом же она и ее темный закоулок составляли для
Шерамура очень приятное воспоминание. Здесь, в этой трущобе, к нему раз
спускалось небо на землю; здесь он испытал самое высокое удовольствие, к
которому стремилась его душа; тут он, вечно голодный и холодный нищий, один
раз давал пир - такой пир, который можно было бы назвать "пиром Лазаря".
Шерамур самыми удивительными путями получил по матери наследство в триста
или четыреста франков и сделал на них "пир Лазаря".
Он отдал все эти деньги Танте и велел ей "считать", пока он проест.
С того же дня он ежедневно водил сюда по нескольку voyou {Оборванцев
(франц.).} и всех питал до тех пор, пока Танта подала ему счет, в котором
значилось, что _все съедено_.
Теперь он сюда же привел своего консоматера. Им подали скверных котлет,
скверного пюре и рагу из обрезков да литр кислого вина. Шерамур ел все это
сосредоточенно и не обращая ни на кого никакого внимания, пока отвалился и
сказал:
- Буде!
С этого у Nemo и Шерамура завязалось знакомство, которое поддерживалось
"жратвою" у Tante Grillade и с каждым днем выводило наружу все новые
странности этого Каинова сына.
^TГЛАВА ШЕСТАЯ^U
Nemo мог определить, что Шерамур был чрезвычайно горд, потому что он
был очень застенчив, но понятия о самой гордости у него были удивительные.
Так, например, корм он принимал от всякого без малейшего стеснения и без
всякой благодарности. Кормить - это, по его мнению, для каждого было не
только долг, но и удовольствие. В том, что его кормят, он не только не
усматривал никакого одолжения, но даже находил, что это мало. И
действительно - сам он при тех же средствах сделал бы гораздо больше. При
тех же средствах он накормил бы несколько человек. Жратва была пункт его
помешательства: он о ней думал сытый и голодный, во всякое время - во дни и
в нощи.
Приходит он, например, и видит банку с одеколоном. Тотчас намечает ее
своим сверкающим взглядом и, показывая на нее пальцем, с презрением
спрашивает:
- Это что?
- Одеколон.
- Зачем нужен?
- Обтираюсь им.
- Гм! Обтираетесь. Разве прелое место есть?
- Нет; прелого места нет.
- Так зачем же такая низость!
- Кому же это вредно?
- Еще и спрашиваете: лучше бы сами пожрали да другого накормили.
- Пойдемте, - накормлю.
- Что же одного-то кормить... сказали бы, так я бы еще человек пять
позвал.
Другой раз он застает на комоде белье, принесенное прачкою, и опять
тычет пальцем:
- Чьи рубашки?
- Разумеется, мои.
- Сколько тут?
- Кажется, четыре.
- Зачем столько?
- А по-вашему, сколько рубашек можно иметь человеку?
- Одну.
- И будто у вас всего одна?
- Нет; у меня ни одной.
- Без шуток, ни одной?
- Какие шутки, мы не такие друзья, чтобы шутить шутки.
С этим он расстегнул блузу и показал нагое тело.
- Вот вам и шутки.
- Возьмите у меня рубашку.
- Могу.
Он взял поданную ему рубашку, пошел за занавес, а оттуда кричит:
- Нож!
- Вы не зарежетесь?
- Это не ваше дело.
- Как не мое дело! Я не хочу, чтобы вы здесь у меня напачкали кровью.
- Эка важность!
- Нет, не режьтесь у меня.
- Не зар
барина". За это он ее уважал и доказывал ей свое уважение, перед ней одной
снимая свою ужасную шляпу. Притом же она и ее темный закоулок составляли для
Шерамура очень приятное воспоминание. Здесь, в этой трущобе, к нему раз
спускалось небо на землю; здесь он испытал самое высокое удовольствие, к
которому стремилась его душа; тут он, вечно голодный и холодный нищий, один
раз давал пир - такой пир, который можно было бы назвать "пиром Лазаря".
Шерамур самыми удивительными путями получил по матери наследство в триста
или четыреста франков и сделал на них "пир Лазаря".
Он отдал все эти деньги Танте и велел ей "считать", пока он проест.
С того же дня он ежедневно водил сюда по нескольку voyou {Оборванцев
(франц.).} и всех питал до тех пор, пока Танта подала ему счет, в котором
значилось, что _все съедено_.
Теперь он сюда же привел своего консоматера. Им подали скверных котлет,
скверного пюре и рагу из обрезков да литр кислого вина. Шерамур ел все это
сосредоточенно и не обращая ни на кого никакого внимания, пока отвалился и
сказал:
- Буде!
С этого у Nemo и Шерамура завязалось знакомство, которое поддерживалось
"жратвою" у Tante Grillade и с каждым днем выводило наружу все новые
странности этого Каинова сына.
^TГЛАВА ШЕСТАЯ^U
Nemo мог определить, что Шерамур был чрезвычайно горд, потому что он
был очень застенчив, но понятия о самой гордости у него были удивительные.
Так, например, корм он принимал от всякого без малейшего стеснения и без
всякой благодарности. Кормить - это, по его мнению, для каждого было не
только долг, но и удовольствие. В том, что его кормят, он не только не
усматривал никакого одолжения, но даже находил, что это мало. И
действительно - сам он при тех же средствах сделал бы гораздо больше. При
тех же средствах он накормил бы несколько человек. Жратва была пункт его
помешательства: он о ней думал сытый и голодный, во всякое время - во дни и
в нощи.
Приходит он, например, и видит банку с одеколоном. Тотчас намечает ее
своим сверкающим взглядом и, показывая на нее пальцем, с презрением
спрашивает:
- Это что?
- Одеколон.
- Зачем нужен?
- Обтираюсь им.
- Гм! Обтираетесь. Разве прелое место есть?
- Нет; прелого места нет.
- Так зачем же такая низость!
- Кому же это вредно?
- Еще и спрашиваете: лучше бы сами пожрали да другого накормили.
- Пойдемте, - накормлю.
- Что же одного-то кормить... сказали бы, так я бы еще человек пять
позвал.
Другой раз он застает на комоде белье, принесенное прачкою, и опять
тычет пальцем:
- Чьи рубашки?
- Разумеется, мои.
- Сколько тут?
- Кажется, четыре.
- Зачем столько?
- А по-вашему, сколько рубашек можно иметь человеку?
- Одну.
- И будто у вас всего одна?
- Нет; у меня ни одной.
- Без шуток, ни одной?
- Какие шутки, мы не такие друзья, чтобы шутить шутки.
С этим он расстегнул блузу и показал нагое тело.
- Вот вам и шутки.
- Возьмите у меня рубашку.
- Могу.
Он взял поданную ему рубашку, пошел за занавес, а оттуда кричит:
- Нож!
- Вы не зарежетесь?
- Это не ваше дело.
- Как не мое дело! Я не хочу, чтобы вы здесь у меня напачкали кровью.
- Эка важность!
- Нет, не режьтесь у меня.
- Не зар