страдание.
Одним словом, мы считали себя ни в чем не виноватыми и не ждали ни
малейшей неприятности, а она была начеку и двигалась на нас как будто
нарочно затем, чтобы показать нам Михаила Степановича в таком величии души,
ума и характера, о которых мы не могли составить и понятия, но о которых,
конечно, ни один из нас не сумел забыть до гроба.
^TГЛАВА ШЕСТАЯ^U
Пятнадцатого декабря в корпус _неожиданно_ приехал государь Николай
Павлович. Он был очень гневен.
Перскому дали знать, и он тотчас же явился из своей квартиры и, по
обыкновению, отрапортовал его величеству о числе кадет и о состоянии
корпуса.
Государь выслушал его в суровом молчании и изволил громко сказать;
- Здесь дух нехороший!
- Военный, ваше величество, - отвечал полным и спокойным голосом
Перский.
- Отсюда Рылеев и Бестужев! - по-прежнему с неудовольствием сказал
император.
- Отсюда Румянцев, Прозоровский, Каменский, Кульнев - все
главнокомандующие, и отсюда Толь, - с тем же неизменным спокойствием
возразил, глядя открыто в лицо государя, Перский.
- Они бунтовщиков кормили! - сказал, показав на нас рукою, государь.
- Они так воспитаны, ваше величество: драться с неприятелем, но после
победы призревать раненых, как своих.
Негодование, выражавшееся на лице государя, не изменилось, но он ничего
более не сказал и уехал.
Перский своими откровенными и благородными верноподданническими
ответами отклонил от нас беду, и мы продолжали жить и учиться, как было до
сих пор. Обращение с нами все шло мягкое, человечное, но уже недолго:
близился крутой и жесткий перелом, совершенно изменивший весь характер этого
прекрасно учрежденного заведения.
^TГЛАВА СЕДЬМАЯ^U
Ровно через год после декабрьского бунта, именно 14 декабря 1826 года,
главным директором всех кадетских корпусов вместо генерал-адъютанта Павла
Васильевича Голенищева-Кутузова был назначен генерал-адъютант
генерал-от-инфантерии Николай Иванович Демидов, человек чрезвычайно набожный
и совершенно безжалостный. Его и без того трепетали в войсках, где имя его
произносилось с ужасом, а для нас он получил особенное приказание
"подтянуть".
Демидов велел собрать совет и приехал в корпус. Совет состоял из
директора Перского, баталионного командира полковника Шмидта (человека
превосходной честности) и ротных командиров: Ореуса (секуна), Шмидта 2-го,
Эллермана и Черкасова, который перед тем долгое время преподавал
фортификацию, так что пожалованный в графы Толь в 1822 году был его
учеником. Демидов начал с того, что сказал:
- Я желаю знать имена кадет, которые дурно себя ведут. Прошу сделать им
особый описок.
- У нас нет худых кадет, - отвечал Перский.
- Однако же, конечно, непременно одни ведут себя лучше, другие хуже.
- Да, это так; но если отобрать тех, которые хуже, то в числе остальных
опять будут лучшие и худшие.
- Должны быть внесены в список самые худшие, v они в пример прочим
будут посланы в полки унтер-офицерами.
Перский никак этого не ожидал и, выразив непритворное удивление,
возразил со всегдашним своим самообладанием и спокойствием:
- Как в унтер-офицеры! За что?
- За дурное поведение.
- Нам вверили их родители с четырехлетнего возраста, как вам известно.
Следовательно
Одним словом, мы считали себя ни в чем не виноватыми и не ждали ни
малейшей неприятности, а она была начеку и двигалась на нас как будто
нарочно затем, чтобы показать нам Михаила Степановича в таком величии души,
ума и характера, о которых мы не могли составить и понятия, но о которых,
конечно, ни один из нас не сумел забыть до гроба.
^TГЛАВА ШЕСТАЯ^U
Пятнадцатого декабря в корпус _неожиданно_ приехал государь Николай
Павлович. Он был очень гневен.
Перскому дали знать, и он тотчас же явился из своей квартиры и, по
обыкновению, отрапортовал его величеству о числе кадет и о состоянии
корпуса.
Государь выслушал его в суровом молчании и изволил громко сказать;
- Здесь дух нехороший!
- Военный, ваше величество, - отвечал полным и спокойным голосом
Перский.
- Отсюда Рылеев и Бестужев! - по-прежнему с неудовольствием сказал
император.
- Отсюда Румянцев, Прозоровский, Каменский, Кульнев - все
главнокомандующие, и отсюда Толь, - с тем же неизменным спокойствием
возразил, глядя открыто в лицо государя, Перский.
- Они бунтовщиков кормили! - сказал, показав на нас рукою, государь.
- Они так воспитаны, ваше величество: драться с неприятелем, но после
победы призревать раненых, как своих.
Негодование, выражавшееся на лице государя, не изменилось, но он ничего
более не сказал и уехал.
Перский своими откровенными и благородными верноподданническими
ответами отклонил от нас беду, и мы продолжали жить и учиться, как было до
сих пор. Обращение с нами все шло мягкое, человечное, но уже недолго:
близился крутой и жесткий перелом, совершенно изменивший весь характер этого
прекрасно учрежденного заведения.
^TГЛАВА СЕДЬМАЯ^U
Ровно через год после декабрьского бунта, именно 14 декабря 1826 года,
главным директором всех кадетских корпусов вместо генерал-адъютанта Павла
Васильевича Голенищева-Кутузова был назначен генерал-адъютант
генерал-от-инфантерии Николай Иванович Демидов, человек чрезвычайно набожный
и совершенно безжалостный. Его и без того трепетали в войсках, где имя его
произносилось с ужасом, а для нас он получил особенное приказание
"подтянуть".
Демидов велел собрать совет и приехал в корпус. Совет состоял из
директора Перского, баталионного командира полковника Шмидта (человека
превосходной честности) и ротных командиров: Ореуса (секуна), Шмидта 2-го,
Эллермана и Черкасова, который перед тем долгое время преподавал
фортификацию, так что пожалованный в графы Толь в 1822 году был его
учеником. Демидов начал с того, что сказал:
- Я желаю знать имена кадет, которые дурно себя ведут. Прошу сделать им
особый описок.
- У нас нет худых кадет, - отвечал Перский.
- Однако же, конечно, непременно одни ведут себя лучше, другие хуже.
- Да, это так; но если отобрать тех, которые хуже, то в числе остальных
опять будут лучшие и худшие.
- Должны быть внесены в список самые худшие, v они в пример прочим
будут посланы в полки унтер-офицерами.
Перский никак этого не ожидал и, выразив непритворное удивление,
возразил со всегдашним своим самообладанием и спокойствием:
- Как в унтер-офицеры! За что?
- За дурное поведение.
- Нам вверили их родители с четырехлетнего возраста, как вам известно.
Следовательно