на
перерезанном горле, и кровь так и хлещет; а другой телок в темном угле ножа
ждет, не то мычит, не то дрожит, а над парной кровью соловей в клетке
яростно свищет, и вдали за Окою гром погромыхивает. Страшно мне стало. Я
испугался и крикнул: "Ефросин Иваныч!" Хотел его просить меня до лав
проводить, но он как вздрогнет весь... Я и убежал. И сейчас это в памяти.
- Зачем же ты теперь такую страшность рассказываешь?
- А что же такое? разве вы боитесь?
- Не боюсь, да не надо про страшное.
- Ведь это хорошо кончилось. Я ему на другой день говорю: так - я тебя
испугался. А он отвечает: "А ты меня испугал, потому что я стоял соловья
заслушавшись, а ты вдруг крикнул". Я говорю: "Зачем же ты так чувствительно
слушаешь?" -"Не могу,- отвечает,- у меня часто сердце заходится".
- Да ты силен или нет? - вдруг перебил дядя.
- Хвалиться,- говорю,- особенной силой не стану, а если пятака
три-четыре старинных в кулак зажму, то могу какого хотите подлета треснуть
прямо на помин души.
- Да хорошо,- говорит,- если он будет один.
- Ну кто, подлет-то! А если они двое или в целой компании?..
- Ничего, мол: если и двое, так справимся - вы поможете. А в большой
компании подлеты не ходят.
- Ну, ты на меня не много надейся: я, брат, стар стал. Прежде, точно, я
бивал во славу Божию так, что по Ельцу знали и в Ливнах...
Но не успел он это проговорить, как вдруг слышим, сзади нас будто
кто-то идет и еще поспешает.
- Позвольте,- говорю,- мне кажется, как будто кто-то идет.
- А что? И я слышу, что идет,- отвечает дядя.
"ГЛАВА ДЕСЯТАЯ"
Я молчу, дядя мне шепчет:
- Остановимся и вперед его мимо себя пропустим.
А было это уже как раз на спуске с горы, где летом к Балашевскому мосту
ходят, а зимой через лед между барками.
Тут исстари место самое глухое. На горе мало было домов, и те заперты,
а внизу вправо, на Орлике, дрянные бани да пустая мельница, а сверху сюда
обрыв как стена, а с правой сад, где всегда воры прятались. А полицмейстер
Цыганок здесь будку построил, и народ стал говорить, что будочник ворам
помогает... Думаю, кто это ни подходит - подлет или нет,а в самом деле лучше
его мимо себя пропустим.
Мы с дядей остановились... И что же вы думаете: тот человек, который
сзади ишел, тоже, должно быть, стал - шагов его сделалось не слышно.
- Не ошиблись ли мы,- говорит дядя,- может быть, никто не шел.
- Нет,- отвечаю,- я явственно слышал шаги, и очень близко.
Постояли еще - ничего не слышно; но только что дальше пошли - слышим,
он опять за нами поспевает... Слышно даже, как спешит и тяжело дышит.
Мы убавили шаги и идем тише - и он тише; мы опять прибавим шагу - и он
опять шибче подходит и вот-вот в самый наш след врезается.
Толковать больше нечего: мы явственно поняли, что это подлет нас
следит, и следит как есть с самой гостиницы; значит, он нас поджидал, и
когда я на обходе запутался в снегу между большим собором и малым - он нас и
взял на примет. Теперь, значит, не миновать чему-нибудь случиться. Он один
не будет.
А снег, как назло, еще сильней повалил; идешь, точно будто в горшке с
простоквашей мешаешь: бело и мокро - все облипши.
А впереди теперь у нас Ока, надо на лед сходить; а на льду пустые
барки, и чтобы к нам домой на ту сторону перейти, надо сквозь эти барки
тесными проходцами пр
перерезанном горле, и кровь так и хлещет; а другой телок в темном угле ножа
ждет, не то мычит, не то дрожит, а над парной кровью соловей в клетке
яростно свищет, и вдали за Окою гром погромыхивает. Страшно мне стало. Я
испугался и крикнул: "Ефросин Иваныч!" Хотел его просить меня до лав
проводить, но он как вздрогнет весь... Я и убежал. И сейчас это в памяти.
- Зачем же ты теперь такую страшность рассказываешь?
- А что же такое? разве вы боитесь?
- Не боюсь, да не надо про страшное.
- Ведь это хорошо кончилось. Я ему на другой день говорю: так - я тебя
испугался. А он отвечает: "А ты меня испугал, потому что я стоял соловья
заслушавшись, а ты вдруг крикнул". Я говорю: "Зачем же ты так чувствительно
слушаешь?" -"Не могу,- отвечает,- у меня часто сердце заходится".
- Да ты силен или нет? - вдруг перебил дядя.
- Хвалиться,- говорю,- особенной силой не стану, а если пятака
три-четыре старинных в кулак зажму, то могу какого хотите подлета треснуть
прямо на помин души.
- Да хорошо,- говорит,- если он будет один.
- Ну кто, подлет-то! А если они двое или в целой компании?..
- Ничего, мол: если и двое, так справимся - вы поможете. А в большой
компании подлеты не ходят.
- Ну, ты на меня не много надейся: я, брат, стар стал. Прежде, точно, я
бивал во славу Божию так, что по Ельцу знали и в Ливнах...
Но не успел он это проговорить, как вдруг слышим, сзади нас будто
кто-то идет и еще поспешает.
- Позвольте,- говорю,- мне кажется, как будто кто-то идет.
- А что? И я слышу, что идет,- отвечает дядя.
"ГЛАВА ДЕСЯТАЯ"
Я молчу, дядя мне шепчет:
- Остановимся и вперед его мимо себя пропустим.
А было это уже как раз на спуске с горы, где летом к Балашевскому мосту
ходят, а зимой через лед между барками.
Тут исстари место самое глухое. На горе мало было домов, и те заперты,
а внизу вправо, на Орлике, дрянные бани да пустая мельница, а сверху сюда
обрыв как стена, а с правой сад, где всегда воры прятались. А полицмейстер
Цыганок здесь будку построил, и народ стал говорить, что будочник ворам
помогает... Думаю, кто это ни подходит - подлет или нет,а в самом деле лучше
его мимо себя пропустим.
Мы с дядей остановились... И что же вы думаете: тот человек, который
сзади ишел, тоже, должно быть, стал - шагов его сделалось не слышно.
- Не ошиблись ли мы,- говорит дядя,- может быть, никто не шел.
- Нет,- отвечаю,- я явственно слышал шаги, и очень близко.
Постояли еще - ничего не слышно; но только что дальше пошли - слышим,
он опять за нами поспевает... Слышно даже, как спешит и тяжело дышит.
Мы убавили шаги и идем тише - и он тише; мы опять прибавим шагу - и он
опять шибче подходит и вот-вот в самый наш след врезается.
Толковать больше нечего: мы явственно поняли, что это подлет нас
следит, и следит как есть с самой гостиницы; значит, он нас поджидал, и
когда я на обходе запутался в снегу между большим собором и малым - он нас и
взял на примет. Теперь, значит, не миновать чему-нибудь случиться. Он один
не будет.
А снег, как назло, еще сильней повалил; идешь, точно будто в горшке с
простоквашей мешаешь: бело и мокро - все облипши.
А впереди теперь у нас Ока, надо на лед сходить; а на льду пустые
барки, и чтобы к нам домой на ту сторону перейти, надо сквозь эти барки
тесными проходцами пр