яду ездил он в город к Ольге и обедал у них, под предлогом,
что у него там еще не устроено, что на этой неделе он съедет и оттого не
располагается на новой квартире, как дома.
Но на четвертый день ему уж казалось неловко прийти, и он, побродив
около дома Ильинских, со вздохом поехал домой.
На пятый день они не обедали дома.
На шестой Ольга сказала ему, чтоб он пришел в такой-то магазин, что
она будет там, а потом он может проводить ее до дома пешком, а экипаж будет
ехать сзади.
Все это было неловко; попадались ему и ей знакомые, кланялись,
некоторые останавливались поговорить.
- Ах ты, боже мой, какая мука! - говорил он весь в поту от страха и
неловкого положения.
Тетка тоже глядит на него своими томными большими глазами и задумчиво
нюхает свой спирт, будто у нее от него болит голова. А ездить ему какая
даль! Едешь, едешь с Выборгской стороны да вечером назад - три часа!
- Скажем тетке, - настаивал Обломов, - тогда я могу оставаться у вас с
утра, и никто не будет говорить...
- А ты в палате был? - спросила Ольга.
Обломова так и подмывало сказать: "был и все сделал", да он знает, что
Ольга взглянет на него так пристально, что прочтет сейчас ложь на лице. Он
вздохнул в ответ.
- Ах, если б ты знала, как это трудно! - говорил он.
- А говорил с братом хозяйки? Приискал квартиру? - спросила она потом,
не поднимая глаз.
- Его никогда утром дома нет, а вечером я все здесь, - сказал Обломов,
обрадовавшись, что есть достаточная отговорка.
Теперь Ольга вздохнула, но не сказала ничего.
- Завтра непременно поговорю с хозяйским братом, - успокаивал ее
Обломов, - завтра воскресенье, он в присутствие не пойдет.
- Пока это все не устроится, - сказала задумчиво Ольга, - говорить ma
tante нельзя и видеться надо реже...
- Да, да... правда, - струсив, прибавил Обломов.
- Ты обедай у нас в воскресенье, в наш день, а потом хоть в среду,
один, - решила она. - А потом мы можем видеться в театре: ты будешь знать,
когда мы едем, и тоже поезжай.
- Да, это правда, - говорил он, обрадованный, что она попечение о
порядке свиданий взяла на себя.
- Если ж выдастся хороший день, - заключила она, - я поеду в Летний
сад гулять, и ты можешь прийти туда; это напомнит нам парк... парк! -
повторила она с чувством.
Он молча поцеловал у ней руку и простился с ней до воскресенья. Она
уныло проводила его глазами, потом села за фортепьяно и вся погрузилась в
звуки. Сердце у ней о чем-то плакало, плакали и звуки. Хотела петь - не
поется!
На другой день Обломов встал и надел свой дикий сюртучок, что носил на
даче. С халатом он простился давно и велел его спрятать в шкаф.
Захар, по обыкновению, колебля подносом, неловко подходил к столу с
кофе и кренделями. Сзади Захара, по обыкновению, высовывалась до половины
из двери Анисья, приглядывая, донесет ли Захар чашки до стола, и тотчас,
без шума, пряталась, если Захар ставил поднос благополучно на стол, или
стремительно подскакивала к нему, если с подноса падала одна вещь, чтоб
удержать остальные. Причем Захар разразится бранью сначала на вещи, потом
на жену и замахнется локтем ей в грудь.
- Какой славный кофе! Кто это варит? - спросил Обломов.
- Сама хозяйка, - сказал Захар, - шестой день все она. "Вы, говорит,
много цикорию кладете да не довариваете. Дайте-ко я!"
- Славный, - повторил Обломов, наливая другую
что у него там еще не устроено, что на этой неделе он съедет и оттого не
располагается на новой квартире, как дома.
Но на четвертый день ему уж казалось неловко прийти, и он, побродив
около дома Ильинских, со вздохом поехал домой.
На пятый день они не обедали дома.
На шестой Ольга сказала ему, чтоб он пришел в такой-то магазин, что
она будет там, а потом он может проводить ее до дома пешком, а экипаж будет
ехать сзади.
Все это было неловко; попадались ему и ей знакомые, кланялись,
некоторые останавливались поговорить.
- Ах ты, боже мой, какая мука! - говорил он весь в поту от страха и
неловкого положения.
Тетка тоже глядит на него своими томными большими глазами и задумчиво
нюхает свой спирт, будто у нее от него болит голова. А ездить ему какая
даль! Едешь, едешь с Выборгской стороны да вечером назад - три часа!
- Скажем тетке, - настаивал Обломов, - тогда я могу оставаться у вас с
утра, и никто не будет говорить...
- А ты в палате был? - спросила Ольга.
Обломова так и подмывало сказать: "был и все сделал", да он знает, что
Ольга взглянет на него так пристально, что прочтет сейчас ложь на лице. Он
вздохнул в ответ.
- Ах, если б ты знала, как это трудно! - говорил он.
- А говорил с братом хозяйки? Приискал квартиру? - спросила она потом,
не поднимая глаз.
- Его никогда утром дома нет, а вечером я все здесь, - сказал Обломов,
обрадовавшись, что есть достаточная отговорка.
Теперь Ольга вздохнула, но не сказала ничего.
- Завтра непременно поговорю с хозяйским братом, - успокаивал ее
Обломов, - завтра воскресенье, он в присутствие не пойдет.
- Пока это все не устроится, - сказала задумчиво Ольга, - говорить ma
tante нельзя и видеться надо реже...
- Да, да... правда, - струсив, прибавил Обломов.
- Ты обедай у нас в воскресенье, в наш день, а потом хоть в среду,
один, - решила она. - А потом мы можем видеться в театре: ты будешь знать,
когда мы едем, и тоже поезжай.
- Да, это правда, - говорил он, обрадованный, что она попечение о
порядке свиданий взяла на себя.
- Если ж выдастся хороший день, - заключила она, - я поеду в Летний
сад гулять, и ты можешь прийти туда; это напомнит нам парк... парк! -
повторила она с чувством.
Он молча поцеловал у ней руку и простился с ней до воскресенья. Она
уныло проводила его глазами, потом села за фортепьяно и вся погрузилась в
звуки. Сердце у ней о чем-то плакало, плакали и звуки. Хотела петь - не
поется!
На другой день Обломов встал и надел свой дикий сюртучок, что носил на
даче. С халатом он простился давно и велел его спрятать в шкаф.
Захар, по обыкновению, колебля подносом, неловко подходил к столу с
кофе и кренделями. Сзади Захара, по обыкновению, высовывалась до половины
из двери Анисья, приглядывая, донесет ли Захар чашки до стола, и тотчас,
без шума, пряталась, если Захар ставил поднос благополучно на стол, или
стремительно подскакивала к нему, если с подноса падала одна вещь, чтоб
удержать остальные. Причем Захар разразится бранью сначала на вещи, потом
на жену и замахнется локтем ей в грудь.
- Какой славный кофе! Кто это варит? - спросил Обломов.
- Сама хозяйка, - сказал Захар, - шестой день все она. "Вы, говорит,
много цикорию кладете да не довариваете. Дайте-ко я!"
- Славный, - повторил Обломов, наливая другую