чашку. - Поблагодари ее.
- Вон она сама, - говорил Захар, указывая на полуотворенную дверь
боковой комнаты. - Это у них буфет, что ли; она тут и работает, тут у них
чай, сахар, кофе лежит и посуда.
Обломову видна была только спина хозяйки, затылок и часть белой шеи да
голые локти.
- Что это она там локтями-то так живо ворочает? - спросил Обломов.
- Кто ее знает! Кружева, что ли, гладит.
Обломов следил, как ворочались локти, как спина нагибалась и
выпрямлялась опять.
Внизу, когда она нагибалась, видны были чистая юбка, чистые чулки и
круглые, полные ноги.
"Чиновница, а локти хоть бы графине какой-нибудь; еще с ямочками!" -
подумал Обломов.
В полдень Захар пришел спросить, не угодно ли попробовать их пирога:
хозяйка велела предложить.
- Сегодня воскресенье, у них пирог пекут!
- Ну, уж, я думаю, хорош пирог! - небрежно сказал Обломов. - С луком
да с морковью...
- Пирог не хуже наших обломовских, - заметил Захар, - с цыплятами и с
свежими грибами.
- Ах, это хорошо должно быть: принеси! Кто ж у них печет? Это грязная
баба-то?
- Куда ей! - с презрением сказал Захар. - Кабы не хозяйка, так она и
опары поставить не умеет. Хозяйка сама все на кухне. Пирог-то они с Анисьей
вдвоем испекли.
Чрез пять минут из боковой комнаты высунулась к Обломову голая рука,
едва прикрытая виденною уже им шалью, с тарелкой, на которой дымился,
испуская горячий пар, огромный кусок пирога.
- Покорно благодарю, - ласково отозвался Обломов, принимая пирог, и,
заглянув в дверь, уперся взглядом в высокую грудь и голые плечи. Дверь
торопливо затворилась.
- Водки не угодно ли? - спросил голос.
- Я не пью; покорно благодарю, - еще ласковее сказал Обломов. - У вас
какая?
- Своя, домашняя: сами настаиваем на смородинном листу, - говорил
голос.
- Я никогда не пивал на смородинном листу, позвольте попробовать!
Голая рука опять просунулась с тарелкой и рюмкой водки. Обломов выпил:
ему очень понравилась.
- Очень благодарен, - говорил он, стараясь заглянуть в дверь, но дверь
захлопнулась.
- Что вы не дадите на себя взглянуть, пожелать вам доброго утра? -
упрекнул Обломов.
Хозяйка усмехнулась за дверью.
- Я еще в будничном платье, все на кухне была. Сейчас оденусь; братец
скоро от обедни придут, - отвечала она.
- Ах, a propos о братце, - заметил Обломов, - мне надо с ним
поговорить. Попросите его зайти ко мне.
- Хорошо, я скажу, как они придут.
- А кто это у вас кашляет? Чей это такой сухой кашель? - спросил
Обломов.
- Это бабушка; уж она у нас восьмой год кашляет.
И дверь захлопнулась.
"Какая она... простая, - подумал Обломов, - а есть в ней что-то
такое... И держит себя чисто!"
До сих-пор он с "братцем" хозяйки еще не успел познакомиться. Он видел
только, и то редко, с постели, как, рано утром, мелькал сквозь решетку
забора человек, с большим бумажным пакетом под мышкой, и пропадал в
переулке, и потом, в пять часов, мелькал опять, с тем же пакетом, мимо
окон, возвращаясь, тот же человек и пропадал за крыльцом. Его в доме не
было слышно.
А между тем заметно было, что там жили люди, особенно по утрам: на
кухне стучат ножи, слышно в окно, как полощет баба что-то в углу, как
дворник рубит дрова или везет на двух колесах бочонок с водой; за стеной
плачут ребятишки или раздается упорный, сухой кашель
- Вон она сама, - говорил Захар, указывая на полуотворенную дверь
боковой комнаты. - Это у них буфет, что ли; она тут и работает, тут у них
чай, сахар, кофе лежит и посуда.
Обломову видна была только спина хозяйки, затылок и часть белой шеи да
голые локти.
- Что это она там локтями-то так живо ворочает? - спросил Обломов.
- Кто ее знает! Кружева, что ли, гладит.
Обломов следил, как ворочались локти, как спина нагибалась и
выпрямлялась опять.
Внизу, когда она нагибалась, видны были чистая юбка, чистые чулки и
круглые, полные ноги.
"Чиновница, а локти хоть бы графине какой-нибудь; еще с ямочками!" -
подумал Обломов.
В полдень Захар пришел спросить, не угодно ли попробовать их пирога:
хозяйка велела предложить.
- Сегодня воскресенье, у них пирог пекут!
- Ну, уж, я думаю, хорош пирог! - небрежно сказал Обломов. - С луком
да с морковью...
- Пирог не хуже наших обломовских, - заметил Захар, - с цыплятами и с
свежими грибами.
- Ах, это хорошо должно быть: принеси! Кто ж у них печет? Это грязная
баба-то?
- Куда ей! - с презрением сказал Захар. - Кабы не хозяйка, так она и
опары поставить не умеет. Хозяйка сама все на кухне. Пирог-то они с Анисьей
вдвоем испекли.
Чрез пять минут из боковой комнаты высунулась к Обломову голая рука,
едва прикрытая виденною уже им шалью, с тарелкой, на которой дымился,
испуская горячий пар, огромный кусок пирога.
- Покорно благодарю, - ласково отозвался Обломов, принимая пирог, и,
заглянув в дверь, уперся взглядом в высокую грудь и голые плечи. Дверь
торопливо затворилась.
- Водки не угодно ли? - спросил голос.
- Я не пью; покорно благодарю, - еще ласковее сказал Обломов. - У вас
какая?
- Своя, домашняя: сами настаиваем на смородинном листу, - говорил
голос.
- Я никогда не пивал на смородинном листу, позвольте попробовать!
Голая рука опять просунулась с тарелкой и рюмкой водки. Обломов выпил:
ему очень понравилась.
- Очень благодарен, - говорил он, стараясь заглянуть в дверь, но дверь
захлопнулась.
- Что вы не дадите на себя взглянуть, пожелать вам доброго утра? -
упрекнул Обломов.
Хозяйка усмехнулась за дверью.
- Я еще в будничном платье, все на кухне была. Сейчас оденусь; братец
скоро от обедни придут, - отвечала она.
- Ах, a propos о братце, - заметил Обломов, - мне надо с ним
поговорить. Попросите его зайти ко мне.
- Хорошо, я скажу, как они придут.
- А кто это у вас кашляет? Чей это такой сухой кашель? - спросил
Обломов.
- Это бабушка; уж она у нас восьмой год кашляет.
И дверь захлопнулась.
"Какая она... простая, - подумал Обломов, - а есть в ней что-то
такое... И держит себя чисто!"
До сих-пор он с "братцем" хозяйки еще не успел познакомиться. Он видел
только, и то редко, с постели, как, рано утром, мелькал сквозь решетку
забора человек, с большим бумажным пакетом под мышкой, и пропадал в
переулке, и потом, в пять часов, мелькал опять, с тем же пакетом, мимо
окон, возвращаясь, тот же человек и пропадал за крыльцом. Его в доме не
было слышно.
А между тем заметно было, что там жили люди, особенно по утрам: на
кухне стучат ножи, слышно в окно, как полощет баба что-то в углу, как
дворник рубит дрова или везет на двух колесах бочонок с водой; за стеной
плачут ребятишки или раздается упорный, сухой кашель