твоей сделается дурно, дамы
бросятся вон, а мужчины лукаво и смело посмотрят на тебя...
Она задумалась.
- Но ведь мы - жених и невеста! - возразила она.
- Да, да, милая Ольга, - говорил он, пожимая ей обе руки, - и тем
строже нам надо быть, тем осмотрительнее на каждому шагу. Я хочу с
гордостью вести тебя под руку по этой самой аллее, всенародно, а не тайком,
чтоб взгляды склонялись перед тобой с уважением, а не устремлялись на тебя
смело и лукаво, чтоб ни в чьей голове не смело родиться подозрение, что ты,
гордая девушка, могла очертя голову, забыв стыд и воспитание, увлечься и
нарушить долг...
- Я не забыла ни стыда, ни воспитания, ни долга, - гордо ответила она,
отняв руку от него.
- Знаю, знаю, мой невинный ангел, но это не я говорю, это скажут люди,
свет, и никогда не простят тебе этого. Пойми, ради бога, чего я хочу. Я
хочу, чтоб ты и в глазах света была чиста и безукоризненна, какова ты в
самом деле...
Она шла задумавшись.
- Пойми, для чего я говорю тебе это: ты будешь несчастлива, и на меня
одного ляжет ответственность в этом. Скажут, я увлекал, закрывал от тебя
пропасть с умыслом. Ты чиста и покойна со мной, но кого ты уверишь в этом?
Кто поверит?
- Это правда, - вздрогнув, сказала она. - Слушай же, - прибавила
решительно, - скажем все ma tante, и пусть она завтра благословит нас...
Обломов побледнел.
- Что ты? - спросила она.
- Погоди, Ольга: к чему так торопиться?.. - поспешно прибавил он.
У самого дрожали губы.
- Не ты ли, две недели назад, сам торопил меня?- спросила она, глядя
сухо и внимательно на него.
- Да я не подумал тогда о приготовлениях, а их много! - сказал он
вздохнув. - Дождемся только письма из деревни.
- Зачем же дожидаться письма? Разве тот или другой ответ может
изменить твое намерение? - спросила она, еще внимательнее глядя на него.
- Вот мысль! Нет; а все нужно для соображений: надо же будет сказать
тетке, когда свадьба. С ней мы не о любви будем говорить, а о таких делах,
для которых я вовсе не приготовлен теперь.
- Тогда и скажем, как получишь письмо, а между тем все будут знать,
что мы жених и невеста, и мы будем видеться ежедневно. Мне скучно, -
прибавила она, - я томлюсь этими длинными днями; все замечают, ко мне
пристают, намекают лукаво на тебя... Все это мне надоело!
- Намекают на меня? - едва выговорил Обломов.
- Да, по милости Сонечки.
- Вот видишь, видишь? Ты не слушала меня, рассердилась тогда!
- Ну, что, видишь? Ничего не вижу, вижу только, что ты трус... Я не
боюсь этих намеков.
- Не трус, а осторожен... Но пойдем, ради бога, отсюда, Ольга; смотри,
вон карета подъезжает. Не знакомые ли? Ах! Так в пот и бросает... Пойдем,
пойдем... - боязливо говорил он и заразил страхом и ее.
- Да, пойдем скорее, - сказала и она шепотом, скороговоркой.
И они почти побежали по аллее до конца сада, не говоря ни слова:
Обломов, оглядываясь беспокойно во все стороны, а она, совсем склонив
голову вниз и закрывшись вуалью.
- Так завтра! - сказала она, когда они были у того магазина, где ждал
ее человек.
- Нет, лучше послезавтра... или нет, в пятницу или субботу, - отвечал
он.
- Отчего ж?
- Да... видишь, Ольга... я все думаю, не подоспеет ли письмо?
- Пожалуй. Но завтра та'к приди, к обеду, слышишь?
- Да, да, хорошо, хорошо! - торопливо прибавил он,
бросятся вон, а мужчины лукаво и смело посмотрят на тебя...
Она задумалась.
- Но ведь мы - жених и невеста! - возразила она.
- Да, да, милая Ольга, - говорил он, пожимая ей обе руки, - и тем
строже нам надо быть, тем осмотрительнее на каждому шагу. Я хочу с
гордостью вести тебя под руку по этой самой аллее, всенародно, а не тайком,
чтоб взгляды склонялись перед тобой с уважением, а не устремлялись на тебя
смело и лукаво, чтоб ни в чьей голове не смело родиться подозрение, что ты,
гордая девушка, могла очертя голову, забыв стыд и воспитание, увлечься и
нарушить долг...
- Я не забыла ни стыда, ни воспитания, ни долга, - гордо ответила она,
отняв руку от него.
- Знаю, знаю, мой невинный ангел, но это не я говорю, это скажут люди,
свет, и никогда не простят тебе этого. Пойми, ради бога, чего я хочу. Я
хочу, чтоб ты и в глазах света была чиста и безукоризненна, какова ты в
самом деле...
Она шла задумавшись.
- Пойми, для чего я говорю тебе это: ты будешь несчастлива, и на меня
одного ляжет ответственность в этом. Скажут, я увлекал, закрывал от тебя
пропасть с умыслом. Ты чиста и покойна со мной, но кого ты уверишь в этом?
Кто поверит?
- Это правда, - вздрогнув, сказала она. - Слушай же, - прибавила
решительно, - скажем все ma tante, и пусть она завтра благословит нас...
Обломов побледнел.
- Что ты? - спросила она.
- Погоди, Ольга: к чему так торопиться?.. - поспешно прибавил он.
У самого дрожали губы.
- Не ты ли, две недели назад, сам торопил меня?- спросила она, глядя
сухо и внимательно на него.
- Да я не подумал тогда о приготовлениях, а их много! - сказал он
вздохнув. - Дождемся только письма из деревни.
- Зачем же дожидаться письма? Разве тот или другой ответ может
изменить твое намерение? - спросила она, еще внимательнее глядя на него.
- Вот мысль! Нет; а все нужно для соображений: надо же будет сказать
тетке, когда свадьба. С ней мы не о любви будем говорить, а о таких делах,
для которых я вовсе не приготовлен теперь.
- Тогда и скажем, как получишь письмо, а между тем все будут знать,
что мы жених и невеста, и мы будем видеться ежедневно. Мне скучно, -
прибавила она, - я томлюсь этими длинными днями; все замечают, ко мне
пристают, намекают лукаво на тебя... Все это мне надоело!
- Намекают на меня? - едва выговорил Обломов.
- Да, по милости Сонечки.
- Вот видишь, видишь? Ты не слушала меня, рассердилась тогда!
- Ну, что, видишь? Ничего не вижу, вижу только, что ты трус... Я не
боюсь этих намеков.
- Не трус, а осторожен... Но пойдем, ради бога, отсюда, Ольга; смотри,
вон карета подъезжает. Не знакомые ли? Ах! Так в пот и бросает... Пойдем,
пойдем... - боязливо говорил он и заразил страхом и ее.
- Да, пойдем скорее, - сказала и она шепотом, скороговоркой.
И они почти побежали по аллее до конца сада, не говоря ни слова:
Обломов, оглядываясь беспокойно во все стороны, а она, совсем склонив
голову вниз и закрывшись вуалью.
- Так завтра! - сказала она, когда они были у того магазина, где ждал
ее человек.
- Нет, лучше послезавтра... или нет, в пятницу или субботу, - отвечал
он.
- Отчего ж?
- Да... видишь, Ольга... я все думаю, не подоспеет ли письмо?
- Пожалуй. Но завтра та'к приди, к обеду, слышишь?
- Да, да, хорошо, хорошо! - торопливо прибавил он,