- Сегодня стирка у нас; надо все белье
приготовить.
- Вы чудо, а не хозяйка! - говорил он, останавливая глаза на ее горле
и на груди.
Она усмехнулась.
- Так как же, - спросила она, - надвязать чулки-то? Я бумаги и ниток
закажу. Нам старуха из деревни носит, а здесь не стоит покупать: все гниль.
- Если вы так добры, сделайте одолжение, - говорил Обломов, - только
мне, право совестно, что вы хлопочете.
- Ничего; что нам делать-то? Вот это я сама надвяжу, эти бабушке дам;
завтра золовка придет гостить: по вечерам нечего будет делать, и надвяжем.
У меня Маша уж начинает вязать, только спицы все выдергивает: большие, не
по рукам.
- Ужель и Маша привыкает? - спросил Обломов.
- Ей-богу, правда.
- Не знаю, как и благодарить вас, - говорил Обломов, глядя на нее с
таким же удовольствием, с каким утром смотрел на горячую ватрушку. - Очень,
очень благодарен вам и в долгу не останусь, особенно у Маши: шелковых
платьев накуплю ей, как куколку одену.
- Что вы? Что за благодарность? Куда ей шелковые платья? Ей и ситцевых
не напасешься; так вот на ней все и горит, особенно башмаки: не успеваем на
рынке покупать.
Она встала и взяла чулки.
- Куда же вы торопитесь? - говорил он. - Посидите, я не занят.
- В другое время когда-нибудь, в праздник; и вы к нам, милости просим,
кофе кушать. А теперь стирка: я пойду, посмотрю, что Акулина, начала ли?..
- Ну, бог с вами, не смею задерживать, - сказал Обломов, глядя ей в
след в спину и на локти.
- Еще я халат ваш достала из чулана, - продолжала она, - его можно
починить и вымыть: материя такая славная! Он долго прослужит.
- Напрасно! Я его не ношу больше, я отстал, он мне не нужен.
- Ну, все равно, пусть вымоют: может быть, наденете когда-нибудь... к
свадьбе! - досказала она, усмехаясь и захлопывая дверь.
У него вдруг и сон отлетел, и уши навострились, и глаза он вытаращил.
- И она знает - все! - сказал он, опускаясь на приготовленный ей стул.
- О Захар, Захар!
Опять полились на Захара "жалкие" слова, опять Анисья заговорила
носом, что "она в первый раз от хозяйки слышит о свадьбе, что в разговорах
с ней даже помину не было, да и свадьбы нет, и статочное ли дело? Это
выдумал, должно быть, враг рода человеческого, хоть сейчас сквозь землю
провалиться, и что хозяйка тоже готова снять образ со стены, что она про
Ильинскую барышню и не слыхивала, и разумела какую-нибудь другую
невесту..."
И много говорила Анисья, так что Илья Ильич замахал рукой. Захар
попробовал было на другой день попроситься в старый дом, в Гороховую, в
гости сходить, так Обломов таких гостей задал ему, что он насилу ноги унес.
- Там еще не знают, так надо распустить клевету. Дома сиди! - прибавил
Обломов грозно.
Прошла среда. В четверг Обломов получил опять по городской почте
письмо от Ольги, с вопросом, что значит, что такое случилось, что его не
было. Она писала, что проплакала целый вечер и почти не спала ночь.
- Плачет, не спит этот ангел! - восклицал Обломов. - Господи! Зачем
она любит меня? Зачем я люблю ее? Зачем мы встретились? Это все Андрей: он
привил любовь, как оспу, нам обоим. И что это за жизнь, все волнения да
тревоги! Когда же будет мирное счастье, покой?
Он с громкими вздохами ложился, вставал, даже выходил на улицу и все
доискивался нормы жизни, такого существования, которое было бы и исполнено
содержания и те
приготовить.
- Вы чудо, а не хозяйка! - говорил он, останавливая глаза на ее горле
и на груди.
Она усмехнулась.
- Так как же, - спросила она, - надвязать чулки-то? Я бумаги и ниток
закажу. Нам старуха из деревни носит, а здесь не стоит покупать: все гниль.
- Если вы так добры, сделайте одолжение, - говорил Обломов, - только
мне, право совестно, что вы хлопочете.
- Ничего; что нам делать-то? Вот это я сама надвяжу, эти бабушке дам;
завтра золовка придет гостить: по вечерам нечего будет делать, и надвяжем.
У меня Маша уж начинает вязать, только спицы все выдергивает: большие, не
по рукам.
- Ужель и Маша привыкает? - спросил Обломов.
- Ей-богу, правда.
- Не знаю, как и благодарить вас, - говорил Обломов, глядя на нее с
таким же удовольствием, с каким утром смотрел на горячую ватрушку. - Очень,
очень благодарен вам и в долгу не останусь, особенно у Маши: шелковых
платьев накуплю ей, как куколку одену.
- Что вы? Что за благодарность? Куда ей шелковые платья? Ей и ситцевых
не напасешься; так вот на ней все и горит, особенно башмаки: не успеваем на
рынке покупать.
Она встала и взяла чулки.
- Куда же вы торопитесь? - говорил он. - Посидите, я не занят.
- В другое время когда-нибудь, в праздник; и вы к нам, милости просим,
кофе кушать. А теперь стирка: я пойду, посмотрю, что Акулина, начала ли?..
- Ну, бог с вами, не смею задерживать, - сказал Обломов, глядя ей в
след в спину и на локти.
- Еще я халат ваш достала из чулана, - продолжала она, - его можно
починить и вымыть: материя такая славная! Он долго прослужит.
- Напрасно! Я его не ношу больше, я отстал, он мне не нужен.
- Ну, все равно, пусть вымоют: может быть, наденете когда-нибудь... к
свадьбе! - досказала она, усмехаясь и захлопывая дверь.
У него вдруг и сон отлетел, и уши навострились, и глаза он вытаращил.
- И она знает - все! - сказал он, опускаясь на приготовленный ей стул.
- О Захар, Захар!
Опять полились на Захара "жалкие" слова, опять Анисья заговорила
носом, что "она в первый раз от хозяйки слышит о свадьбе, что в разговорах
с ней даже помину не было, да и свадьбы нет, и статочное ли дело? Это
выдумал, должно быть, враг рода человеческого, хоть сейчас сквозь землю
провалиться, и что хозяйка тоже готова снять образ со стены, что она про
Ильинскую барышню и не слыхивала, и разумела какую-нибудь другую
невесту..."
И много говорила Анисья, так что Илья Ильич замахал рукой. Захар
попробовал было на другой день попроситься в старый дом, в Гороховую, в
гости сходить, так Обломов таких гостей задал ему, что он насилу ноги унес.
- Там еще не знают, так надо распустить клевету. Дома сиди! - прибавил
Обломов грозно.
Прошла среда. В четверг Обломов получил опять по городской почте
письмо от Ольги, с вопросом, что значит, что такое случилось, что его не
было. Она писала, что проплакала целый вечер и почти не спала ночь.
- Плачет, не спит этот ангел! - восклицал Обломов. - Господи! Зачем
она любит меня? Зачем я люблю ее? Зачем мы встретились? Это все Андрей: он
привил любовь, как оспу, нам обоим. И что это за жизнь, все волнения да
тревоги! Когда же будет мирное счастье, покой?
Он с громкими вздохами ложился, вставал, даже выходил на улицу и все
доискивался нормы жизни, такого существования, которое было бы и исполнено
содержания и те