а она вошла в
магазин.
"Ах, боже мой, до чего дошло! Какой камень вдруг упал на меня! Что я
теперь стану делать? Сонечка! Захар! франты..."
VI
Он не заметил, что Захар подал ему совсем холодный обед, не заметил,
как после того очутился в постели и заснул крепким, как камень, сном.
На другой день он содрогнулся при мысли ехать к Ольге: как можно! Он
живо представил себе, как на него все станут смотреть значительно.
Швейцар и без того встречает его как-то особенно ласково. Семен так и
бросается сломя голову, когда он спросит стакан воды. Катя, няня провожают
его дружелюбной улыбкой.
"Жених, жених!" - написано у всех на лбу, а он еще не просил согласия
тетки, у него ни гроша денег нет, и он не знает, когда будут, не знает
даже, сколько он получит дохода с деревни в нынешнем году; дома в деревне
нет - хорош жених!
Он решил, что до получения положительных известий из деревни он будет
видеться с Ольгой только в воскресенье, при свидетелях. Поэтому, когда
пришло завтра, он не подумал с утра начать готовиться ехать к Ольге.
Он не брился, не одевался, лениво перелистывал французские газеты,
взятые на той неделе у Ильинских, не смотрел беспрестанно на часы и не
хмурился, что стрелка долго не подвигается вперед.
Захар и Анисья, думали, что он, по обыкновению, не будет обедать дома,
и не спрашивали его, что готовить.
Он их разбранил, объявив, что он совсем не всякую среду обедал у
Ильинских, что это "клевета", что обедал он у Ивана Герасимовича и что
вперед, кроме разве воскресенья, и то не каждого, будет обедать дома.
Анисья опрометью побежала на рынок за потрохами для любимого супа
Обломова.
Приходили хозяйские дети к нему: он проверил сложение и вычитание у
Вани и нашел две ошибки. Маше налиновал тетрадь и написал большие азы,
потом слушал, как трещат канарейки, и смотрел в полуотворенную дверь, как
мелькали и двигались локти хозяйки.
Часу во втором хозяйка из-за двери спросила, не хочет ли он закусить:
у них пекли ватрушки. Подали ватрушки и рюмку смородиновой водки.
Волнение Ильи Ильича немного успокоилось, и на него нашла только тупая
задумчивость, в которой он пробыл почти до обеда.
После обеда, лишь только было он, лежа на диване, начал кивать
головой, одолеваемый дремотой, - дверь из хозяйской половины отворилась, и
оттуда появилась Агафья Матвеевна с двумя пирамидами чулок в обеих руках.
Она положила их на два стула, а Обломов вскочил н предложил ей самой
третий, но она не села; это было не в ее привычках: она вечно на ногах,
вечно в заботе и в движении.
- Вот я разобрала сегодня ваши чулки, - сказала она, - пятьдесят пять
пар, да почти все худые...
- Какие же вы добрые! - говорил Обломов, подходя к ней и взяв ее
шутливо слегка за локти.
Она усмехнулась.
- Что вы беспокоитесь? Мне, право, совестно.
- Ничего, наше дело хозяйское: у вас некому разбирать, а мне в охоту,
- продолжала она. - Вот тут двадцать пар совсем не годятся: их уж и штопать
не стоит.
- Не надо, бросьте все, пожалуйста! что вы занимаетесь этой дрянью.
Можно новые купить...
- Как бросить, зачем? Вот эти можно все надвязать. - И она начала живо
отсчитывать чулки.
- Да сядьте, пожалуйста; что вы стоите? - предлагал он ей.
- Нет, покорнейше благодарю, некогда покладываться, - отвечала она,
уклоняясь опять от стула.
магазин.
"Ах, боже мой, до чего дошло! Какой камень вдруг упал на меня! Что я
теперь стану делать? Сонечка! Захар! франты..."
VI
Он не заметил, что Захар подал ему совсем холодный обед, не заметил,
как после того очутился в постели и заснул крепким, как камень, сном.
На другой день он содрогнулся при мысли ехать к Ольге: как можно! Он
живо представил себе, как на него все станут смотреть значительно.
Швейцар и без того встречает его как-то особенно ласково. Семен так и
бросается сломя голову, когда он спросит стакан воды. Катя, няня провожают
его дружелюбной улыбкой.
"Жених, жених!" - написано у всех на лбу, а он еще не просил согласия
тетки, у него ни гроша денег нет, и он не знает, когда будут, не знает
даже, сколько он получит дохода с деревни в нынешнем году; дома в деревне
нет - хорош жених!
Он решил, что до получения положительных известий из деревни он будет
видеться с Ольгой только в воскресенье, при свидетелях. Поэтому, когда
пришло завтра, он не подумал с утра начать готовиться ехать к Ольге.
Он не брился, не одевался, лениво перелистывал французские газеты,
взятые на той неделе у Ильинских, не смотрел беспрестанно на часы и не
хмурился, что стрелка долго не подвигается вперед.
Захар и Анисья, думали, что он, по обыкновению, не будет обедать дома,
и не спрашивали его, что готовить.
Он их разбранил, объявив, что он совсем не всякую среду обедал у
Ильинских, что это "клевета", что обедал он у Ивана Герасимовича и что
вперед, кроме разве воскресенья, и то не каждого, будет обедать дома.
Анисья опрометью побежала на рынок за потрохами для любимого супа
Обломова.
Приходили хозяйские дети к нему: он проверил сложение и вычитание у
Вани и нашел две ошибки. Маше налиновал тетрадь и написал большие азы,
потом слушал, как трещат канарейки, и смотрел в полуотворенную дверь, как
мелькали и двигались локти хозяйки.
Часу во втором хозяйка из-за двери спросила, не хочет ли он закусить:
у них пекли ватрушки. Подали ватрушки и рюмку смородиновой водки.
Волнение Ильи Ильича немного успокоилось, и на него нашла только тупая
задумчивость, в которой он пробыл почти до обеда.
После обеда, лишь только было он, лежа на диване, начал кивать
головой, одолеваемый дремотой, - дверь из хозяйской половины отворилась, и
оттуда появилась Агафья Матвеевна с двумя пирамидами чулок в обеих руках.
Она положила их на два стула, а Обломов вскочил н предложил ей самой
третий, но она не села; это было не в ее привычках: она вечно на ногах,
вечно в заботе и в движении.
- Вот я разобрала сегодня ваши чулки, - сказала она, - пятьдесят пять
пар, да почти все худые...
- Какие же вы добрые! - говорил Обломов, подходя к ней и взяв ее
шутливо слегка за локти.
Она усмехнулась.
- Что вы беспокоитесь? Мне, право, совестно.
- Ничего, наше дело хозяйское: у вас некому разбирать, а мне в охоту,
- продолжала она. - Вот тут двадцать пар совсем не годятся: их уж и штопать
не стоит.
- Не надо, бросьте все, пожалуйста! что вы занимаетесь этой дрянью.
Можно новые купить...
- Как бросить, зачем? Вот эти можно все надвязать. - И она начала живо
отсчитывать чулки.
- Да сядьте, пожалуйста; что вы стоите? - предлагал он ей.
- Нет, покорнейше благодарю, некогда покладываться, - отвечала она,
уклоняясь опять от стула.