слышит даже язвительного шепота:
"Барыня, помещица!"
Она на все отвечает достоинством своей скорби и покорным молчанием.
Напротив, в святки, в светлый день, в веселые вечера масленицы, когда
все ликует, поет, ест и пьет в доме, она вдруг, среди общего веселья,
зальется горячими слезами и спрячется в свой угол.
Потом опять сосредоточится и иногда даже смотрит на братца и на жену
его как будто с гордостью, с сожалением.
Она поняла, что проиграла и просияла ее жизнь, что бог вложил в ее
жизнь душу и вынул опять; что засветилось в ней солнце и померкло
навсегда... Навсегда, правда; но зато навсегда осмыслилась и жизнь ее:
теперь уж она знала, зачем она жила и что жила не напрасно.
Она так полно и много любила: любила Обломова - как любовника, как
мужа и как барина; только рассказать никогда она этого, как прежде, не
могла никому. Да никто и не понял бы ее вокруг. Где бы она нашла язык? В
лексиконе братца, Тарантьева, невестки не было таких слов, потому что не
было понятий; только Илья Ильич понял бы ее, но она ему никогда не
высказывала, потому что не понимала тогда сама и не умела.
С летами она понимала свое прошедшее все больше и яснее и таила все
глубже, становилась все молчаливее и сосредоточеннее. На всю жизнь ее
разлились лучи, тихий свет от пролетевших, как одно мгновение, семи лет, и
нечего было ей желать больше, некуда идти.
Только когда приезжал на зиму Штольц из деревни, она бежала к нему в
дом и жадно глядела на Андрюшу, с нежной робостью ласкала его и потом
хотела бы сказать что-нибудь Андрею Ивановичу, поблагодарить его, наконец
выложить перед ним все, все, что сосредоточилось и жило неисходно в ее
сердце: он бы понял, да не умеет она и только бросится к Ольге, прильнет
губами к ее рукам и зальется потоком таких горячих слез, что и та невольно
заплачет с нею, а Андрей, взволнованный, поспешно уйдет из комнаты.
Их всех связывала одна общая симпатия, одна память о чистой, как
хрусталь, душе покойника. Они упрашивали ее ехать с ними в деревню, жить
вместе, подле Андрюши - она твердила одно: "Где родились, жили век, тут
надо и умереть".
Напрасно давал ей Штольц отчет в управлении имением, присылал
следующие ей доходы - все отдавала она назад, просила беречь для Андрюши.
- Это его, а не мое, - упрямо твердила она, - ему понадобится; он
барин, а я проживу и так.
XI
Однажды, около полудня, шли по деревянным тротуарам на Выборгской
стороне два господина; сзади их тихо ехала коляска. Один из них был Штольц,
другой - его приятель, литератор, полный, с апатическим лицом, задумчивыми,
как будто сонными глазами. Они поравнялись с церковью; обедня кончилась, и
народ повалил на улицу; впереди всех нищие. Коллекция их была большая и
разнообразная.
- Я бы хотел знать, откуда нищие берутся? - сказал литератор, глядя на
нищих.
- Как откуда? Из разных щелей и углов наползают...
- Я не то спрашиваю, - возразил литератор, - я хотел бы знать: как
можно сделаться нищим, стать в это положение? Делается ли это внезапно или
постепенно, искренне или фальшиво?..
- Зачем тебе? Не хочешь ли писать "Mysteres de Petersbourg"?
- Может быть... - лениво зевая, проговорил литератор.
- Да вот случай: спроси любого - за рубль серебром он тебе продаст всю
свою историю, а ты запиши и перепродай с барышом. Вот старик, тип нищего,
кажется, самый нормальный. Эй,
"Барыня, помещица!"
Она на все отвечает достоинством своей скорби и покорным молчанием.
Напротив, в святки, в светлый день, в веселые вечера масленицы, когда
все ликует, поет, ест и пьет в доме, она вдруг, среди общего веселья,
зальется горячими слезами и спрячется в свой угол.
Потом опять сосредоточится и иногда даже смотрит на братца и на жену
его как будто с гордостью, с сожалением.
Она поняла, что проиграла и просияла ее жизнь, что бог вложил в ее
жизнь душу и вынул опять; что засветилось в ней солнце и померкло
навсегда... Навсегда, правда; но зато навсегда осмыслилась и жизнь ее:
теперь уж она знала, зачем она жила и что жила не напрасно.
Она так полно и много любила: любила Обломова - как любовника, как
мужа и как барина; только рассказать никогда она этого, как прежде, не
могла никому. Да никто и не понял бы ее вокруг. Где бы она нашла язык? В
лексиконе братца, Тарантьева, невестки не было таких слов, потому что не
было понятий; только Илья Ильич понял бы ее, но она ему никогда не
высказывала, потому что не понимала тогда сама и не умела.
С летами она понимала свое прошедшее все больше и яснее и таила все
глубже, становилась все молчаливее и сосредоточеннее. На всю жизнь ее
разлились лучи, тихий свет от пролетевших, как одно мгновение, семи лет, и
нечего было ей желать больше, некуда идти.
Только когда приезжал на зиму Штольц из деревни, она бежала к нему в
дом и жадно глядела на Андрюшу, с нежной робостью ласкала его и потом
хотела бы сказать что-нибудь Андрею Ивановичу, поблагодарить его, наконец
выложить перед ним все, все, что сосредоточилось и жило неисходно в ее
сердце: он бы понял, да не умеет она и только бросится к Ольге, прильнет
губами к ее рукам и зальется потоком таких горячих слез, что и та невольно
заплачет с нею, а Андрей, взволнованный, поспешно уйдет из комнаты.
Их всех связывала одна общая симпатия, одна память о чистой, как
хрусталь, душе покойника. Они упрашивали ее ехать с ними в деревню, жить
вместе, подле Андрюши - она твердила одно: "Где родились, жили век, тут
надо и умереть".
Напрасно давал ей Штольц отчет в управлении имением, присылал
следующие ей доходы - все отдавала она назад, просила беречь для Андрюши.
- Это его, а не мое, - упрямо твердила она, - ему понадобится; он
барин, а я проживу и так.
XI
Однажды, около полудня, шли по деревянным тротуарам на Выборгской
стороне два господина; сзади их тихо ехала коляска. Один из них был Штольц,
другой - его приятель, литератор, полный, с апатическим лицом, задумчивыми,
как будто сонными глазами. Они поравнялись с церковью; обедня кончилась, и
народ повалил на улицу; впереди всех нищие. Коллекция их была большая и
разнообразная.
- Я бы хотел знать, откуда нищие берутся? - сказал литератор, глядя на
нищих.
- Как откуда? Из разных щелей и углов наползают...
- Я не то спрашиваю, - возразил литератор, - я хотел бы знать: как
можно сделаться нищим, стать в это положение? Делается ли это внезапно или
постепенно, искренне или фальшиво?..
- Зачем тебе? Не хочешь ли писать "Mysteres de Petersbourg"?
- Может быть... - лениво зевая, проговорил литератор.
- Да вот случай: спроси любого - за рубль серебром он тебе продаст всю
свою историю, а ты запиши и перепродай с барышом. Вот старик, тип нищего,
кажется, самый нормальный. Эй,