рого судить, не я у него, а он у меня отбивает невесту, с которой -
заметьте это - я уж имел тайное ночное свидание в беседке. Наконец, поз-
вольте: не вы ли сами были в исступлении, что дядюшку вашего заставляют
жениться на Татьяне Ивановне, а теперь вдруг заступаетесь за этот брак,
говорите о какой-то фамильной обиде, о чести! Да я, напротив, делаю ва-
шему дядюшке величайшее одолжение: спасаю его - вы должны это понять! Он
с отвращением смотрит на эту женитьбу и к тому же любит другую девицу!
Ну, какая ему жена Татьяна Ивановна? да и она с ним будет несчастна, по-
тому что, как хотите, а ведь ее нужно же будет тогда ограничить, чтоб
она не бросала розанами в молодых людей. А ведь когда я увезу ее ночью,
так уж тут никакая генеральша, никакой Фома Фомич ничего не сделают.
Возвратить такую невесту, которая бежала из-под венца, будет уж слишком
зазорно. Разве это не одолжение, не благодеяние Егору Ильичу?
Признаюсь, это последнее рассуждение на меня сильно подействовало.
- А что если он завтра сделает предложение? - сказал я, - ведь уж
тогда будет несколько поздно: она будет формальная невеста его.
- Натурально, поздно! Но тут-то и надо работать, чтоб этого не было.
Для чего ж я и прошу вашего содействия? Одному мне трудно, а вдвоем мы
уладим дело и настоим, чтоб Егор Ильич не делал предложения. Надобно по-
мешать всеми силами, пожалуй, в крайнем случае, поколотить Фому Фомича и
тем отвлечь всеобщее внимание, так что им будет не до свадьбы. Разумеет-
ся, это только в крайнем случае; я говорю для примера. В этом-то я на
вас и надеюсь.
- Еще один, последний вопрос: вы никому, кроме меня, не открывали ва-
шего предприятия?
Мизинчиков почесал в затылке и скорчил самую кислую гримасу.
- Признаюсь вам, - отвечал он, - этот вопрос для меня хуже самой
горькой пилюли. В том-то и штука, что я уже открыл мою мысль... словом,
свалял ужаснейшего дурака! И как бы вы думали, кому? Обноскину! так что
я даже сам не верю себе. Не понимаю, как и случилось! Он все здесь вер-
телся; я еще его хорошо не знал, и когда осенило меня вдохновение, я,
разумеется, был как будто в горячке; а так как я тогда же понял, что мне
нужен помощник, то и обратился к Обноскину... Непростительно, непрости-
тельно!
- Ну, что ж Обноскин?
- С восторгом согласился, а на другой же день, рано утром, исчез. Дня
через три является опять, с своей маменькой. Со мной ни слова, и даже
избегает, как будто боится. Я тотчас же понял, в чем штука. А маменька
его такая прощелыга, просто через все медные трубы прошла. Я ее прежде
знавал. Конечно, он ей все рассказал. Я молчу и жду; они шпионят, и дело
находится немного в натянутом положении... Оттого-то я и тороплюсь.
- Чего ж именно вы от них опасаетесь?
- Многого, конечно, не сделают, а что напакостят - так это наверное.
Потребуют денег за молчание и за помощь: я того и жду... Только я много
не могу им дать, и не дам - я уж решился: больше трех тысяч ассигнациями
невозможно. Рассудите сами: три тысячи сюда, пятьсот серебром свадьба,
потому что дяде все сполна нужно отдать; потом старые долги; ну, сестре
хоть что-нибудь, так, хоть что-нибудь. Много ль из ста-то тысяч останет-
ся? Ведь это разоренье!.. Обноскины, впрочем, уехали.
- Уехали? - спросил я с любопытством.
- Сейчас после чаю; да и черт с ними! а завтра увидите, опять явятся.
Ну, так как же, согласны?
- При
заметьте это - я уж имел тайное ночное свидание в беседке. Наконец, поз-
вольте: не вы ли сами были в исступлении, что дядюшку вашего заставляют
жениться на Татьяне Ивановне, а теперь вдруг заступаетесь за этот брак,
говорите о какой-то фамильной обиде, о чести! Да я, напротив, делаю ва-
шему дядюшке величайшее одолжение: спасаю его - вы должны это понять! Он
с отвращением смотрит на эту женитьбу и к тому же любит другую девицу!
Ну, какая ему жена Татьяна Ивановна? да и она с ним будет несчастна, по-
тому что, как хотите, а ведь ее нужно же будет тогда ограничить, чтоб
она не бросала розанами в молодых людей. А ведь когда я увезу ее ночью,
так уж тут никакая генеральша, никакой Фома Фомич ничего не сделают.
Возвратить такую невесту, которая бежала из-под венца, будет уж слишком
зазорно. Разве это не одолжение, не благодеяние Егору Ильичу?
Признаюсь, это последнее рассуждение на меня сильно подействовало.
- А что если он завтра сделает предложение? - сказал я, - ведь уж
тогда будет несколько поздно: она будет формальная невеста его.
- Натурально, поздно! Но тут-то и надо работать, чтоб этого не было.
Для чего ж я и прошу вашего содействия? Одному мне трудно, а вдвоем мы
уладим дело и настоим, чтоб Егор Ильич не делал предложения. Надобно по-
мешать всеми силами, пожалуй, в крайнем случае, поколотить Фому Фомича и
тем отвлечь всеобщее внимание, так что им будет не до свадьбы. Разумеет-
ся, это только в крайнем случае; я говорю для примера. В этом-то я на
вас и надеюсь.
- Еще один, последний вопрос: вы никому, кроме меня, не открывали ва-
шего предприятия?
Мизинчиков почесал в затылке и скорчил самую кислую гримасу.
- Признаюсь вам, - отвечал он, - этот вопрос для меня хуже самой
горькой пилюли. В том-то и штука, что я уже открыл мою мысль... словом,
свалял ужаснейшего дурака! И как бы вы думали, кому? Обноскину! так что
я даже сам не верю себе. Не понимаю, как и случилось! Он все здесь вер-
телся; я еще его хорошо не знал, и когда осенило меня вдохновение, я,
разумеется, был как будто в горячке; а так как я тогда же понял, что мне
нужен помощник, то и обратился к Обноскину... Непростительно, непрости-
тельно!
- Ну, что ж Обноскин?
- С восторгом согласился, а на другой же день, рано утром, исчез. Дня
через три является опять, с своей маменькой. Со мной ни слова, и даже
избегает, как будто боится. Я тотчас же понял, в чем штука. А маменька
его такая прощелыга, просто через все медные трубы прошла. Я ее прежде
знавал. Конечно, он ей все рассказал. Я молчу и жду; они шпионят, и дело
находится немного в натянутом положении... Оттого-то я и тороплюсь.
- Чего ж именно вы от них опасаетесь?
- Многого, конечно, не сделают, а что напакостят - так это наверное.
Потребуют денег за молчание и за помощь: я того и жду... Только я много
не могу им дать, и не дам - я уж решился: больше трех тысяч ассигнациями
невозможно. Рассудите сами: три тысячи сюда, пятьсот серебром свадьба,
потому что дяде все сполна нужно отдать; потом старые долги; ну, сестре
хоть что-нибудь, так, хоть что-нибудь. Много ль из ста-то тысяч останет-
ся? Ведь это разоренье!.. Обноскины, впрочем, уехали.
- Уехали? - спросил я с любопытством.
- Сейчас после чаю; да и черт с ними! а завтра увидите, опять явятся.
Ну, так как же, согласны?
- При