саду! - вскричал я, смотря в изумлении на дядю.
- В саду, братец. Бог попутал! Пошел я, чтоб непременно ее увидать.
Хотел ей все высказать, урезонить ее, насчет тебя то есть. А она меня уж
целый час дожидалась, там, у сломанной скамейки, за прудом... Она туда
часто приходит, когда надо поговорить со мной.
- Часто, дядюшка?
- Часто, братец! Последнее время почти каждую ночь сряду сходились.
Только они нас, верно и выследили, - уж знаю, что выследили, и знаю, что
тут Анна Ниловна все работала. Мы на время и прервали; дня четыре уж ни-
чего не было; а вот сегодня опять понадобилось. Сам ты видел, какая нуж-
да была: без этого как же бы я ей сказал? Прихожу, в надежде застать, а
она уж там целый час сидит, меня дожидается: тоже надо было кое-что со-
общить...
- Боже мой, какая неосторожность! ведь вы знали, что за вами следят?
- Да ведь критический случай, Сережа; многое надо было взаимно ска-
зать. Днем-то я и смотреть на нее не смею: она в один угол, а я в другой
нарочно смотрю, как будто и не замечаю, что она есть на свете. А ночью
сойдемся, да и наговоримся...
- Ну, что ж, дядюшка?
- Не успел я двух слов сказать, знаешь, сердце у меня заколотилось,
из глаз слезы выступили; стал я ее уговаривать, чтоб за тебя вышла; а
она мне: "Верно, вы меня не любите, верно, вы ничего не видите", и вдруг
как бросится мне на шею, обвила меня руками, заплакала, зарыдала! "Я,
говорит, одного вас люблю и ни за кого не выйду. Я вас уж давно люблю,
только и за вас не выйду, а завтра же уеду и в монастырь пойду".
- Боже мой! неужели она так и сказала? Ну, что ж дальше, дальше, дя-
дюшка?
- Смотрю, а перед нами Фома! и откуда он взялся? Неужели за кустом
сидел да этого греха выжидал?
- Подлец!
- Я обмер. Настенька бежать, а Фома Фомич молча прошел мимо нас, да
пальцем мне и пригрозил, - понимаешь, Сергей, какой трезвон завтра бу-
дет?
- Ну, да уж как не понять!
- Понимаешь ли ты, - вскричал он в отчаянии, вскакивая со стула, -
понимаешь ли ты, что они хотят ее погубить, осрамить, обесчестить; ищут
предлога, чтоб бесчестие на нее всклепать и за это выгнать ее; а вот те-
перь и нашелся предлог! Ведь они говорили, что она со мной гнусные связи
имеет! ведь они, подлецы, говорили, что она с Видоплясовым имеет! Это
все Анна Ниловна говорила. Что теперь будет? что завтра будет? Неужели
расскажет Фома?
- Непременно расскажет, дядюшка.
- А если расскажет, если только расскажет... - проговорил он, закусы-
вая губу и сжимая кулаки, - но нет, не верю! он не расскажет, он пой-
мет... это человек высочайшего благородства! Он пощадит ее...
- Пощадит иль не пощадит, - отвечал я решительно, - но во всяком слу-
чае ваша обязанность завтра же сделать предложение Настасье Евграфовне.
Дядя смотрел на меня неподвижно.
- Понимаете ли вы, дядюшка, что обесчестите девушку, если разнесется
эта история? Понимаете ли вы, что вам надо предупредить беду как можно
скорее; что вам надо смело и гордо посмотреть всем в глаза, гласно сде-
лать предложение, плюнуть на их резоны и стереть Фому в порошок, если он
заикнется против нее?
- Друг мой! - вскричал дядя, - я об этом думал, идя сюда!
- И как же решили?
- Неизменно! Я уж решился, прежде чем начал тебе рассказывать!
- Браво, дядюшка!
И я бросился обнимать его.
Долго мы говорили. Я выставил перед ни
- В саду, братец. Бог попутал! Пошел я, чтоб непременно ее увидать.
Хотел ей все высказать, урезонить ее, насчет тебя то есть. А она меня уж
целый час дожидалась, там, у сломанной скамейки, за прудом... Она туда
часто приходит, когда надо поговорить со мной.
- Часто, дядюшка?
- Часто, братец! Последнее время почти каждую ночь сряду сходились.
Только они нас, верно и выследили, - уж знаю, что выследили, и знаю, что
тут Анна Ниловна все работала. Мы на время и прервали; дня четыре уж ни-
чего не было; а вот сегодня опять понадобилось. Сам ты видел, какая нуж-
да была: без этого как же бы я ей сказал? Прихожу, в надежде застать, а
она уж там целый час сидит, меня дожидается: тоже надо было кое-что со-
общить...
- Боже мой, какая неосторожность! ведь вы знали, что за вами следят?
- Да ведь критический случай, Сережа; многое надо было взаимно ска-
зать. Днем-то я и смотреть на нее не смею: она в один угол, а я в другой
нарочно смотрю, как будто и не замечаю, что она есть на свете. А ночью
сойдемся, да и наговоримся...
- Ну, что ж, дядюшка?
- Не успел я двух слов сказать, знаешь, сердце у меня заколотилось,
из глаз слезы выступили; стал я ее уговаривать, чтоб за тебя вышла; а
она мне: "Верно, вы меня не любите, верно, вы ничего не видите", и вдруг
как бросится мне на шею, обвила меня руками, заплакала, зарыдала! "Я,
говорит, одного вас люблю и ни за кого не выйду. Я вас уж давно люблю,
только и за вас не выйду, а завтра же уеду и в монастырь пойду".
- Боже мой! неужели она так и сказала? Ну, что ж дальше, дальше, дя-
дюшка?
- Смотрю, а перед нами Фома! и откуда он взялся? Неужели за кустом
сидел да этого греха выжидал?
- Подлец!
- Я обмер. Настенька бежать, а Фома Фомич молча прошел мимо нас, да
пальцем мне и пригрозил, - понимаешь, Сергей, какой трезвон завтра бу-
дет?
- Ну, да уж как не понять!
- Понимаешь ли ты, - вскричал он в отчаянии, вскакивая со стула, -
понимаешь ли ты, что они хотят ее погубить, осрамить, обесчестить; ищут
предлога, чтоб бесчестие на нее всклепать и за это выгнать ее; а вот те-
перь и нашелся предлог! Ведь они говорили, что она со мной гнусные связи
имеет! ведь они, подлецы, говорили, что она с Видоплясовым имеет! Это
все Анна Ниловна говорила. Что теперь будет? что завтра будет? Неужели
расскажет Фома?
- Непременно расскажет, дядюшка.
- А если расскажет, если только расскажет... - проговорил он, закусы-
вая губу и сжимая кулаки, - но нет, не верю! он не расскажет, он пой-
мет... это человек высочайшего благородства! Он пощадит ее...
- Пощадит иль не пощадит, - отвечал я решительно, - но во всяком слу-
чае ваша обязанность завтра же сделать предложение Настасье Евграфовне.
Дядя смотрел на меня неподвижно.
- Понимаете ли вы, дядюшка, что обесчестите девушку, если разнесется
эта история? Понимаете ли вы, что вам надо предупредить беду как можно
скорее; что вам надо смело и гордо посмотреть всем в глаза, гласно сде-
лать предложение, плюнуть на их резоны и стереть Фому в порошок, если он
заикнется против нее?
- Друг мой! - вскричал дядя, - я об этом думал, идя сюда!
- И как же решили?
- Неизменно! Я уж решился, прежде чем начал тебе рассказывать!
- Браво, дядюшка!
И я бросился обнимать его.
Долго мы говорили. Я выставил перед ни